Я не знал, на что они решатся, когда Регнолл увидит, что его смелая попытка оказалась напрасной, как, впрочем, я и думал. Единственное, что им оставалось, это попытаться бежать назад; но это было очень трудно.

Оставался еще Ханс. Тот, конечно, попытается вернуться нашим прежним путем, так как он никогда не забывал дороги, по которой однажды ездил. Через несколько недель от него в пустыне останется лишь кучка костей. Может быть, как он и полагал, он ушел уже к моему отцу и рассказывал ему теперь об этих событиях у веселого огня где-то в далеком неведомом краю. Бедный Ханс!

Я открыл глаза и огляделся вокруг себя.

Первое, что я заметил, было исчезновение моего двуствольного пистолета и большого складного ножа. Я был теперь окончательно обезоружен. Потом я увидел Марута, сидевшего на полу и погруженного в молитву или глубокое раздумье.

— Марут, — сказал я, — кто-то был здесь ночью и похитил мой пистолет и нож.

— Да, господин, — ответил он, — и мой нож тоже исчез. Я видел, как в полночь двое людей, крадучись как кошки, вошли сюда и обыскали все углы.

— Почему же ты не разбудил меня?

— Что было пользы, господин? Если бы мы оказали сопротивление, нас убили бы сразу. Лучше было не препятствовать им взять эти вещи, которые все равно бесполезны для нас.

— Пистолет бы мог оказать нам хорошую услугу, — многозначительно сказал я.

— Да, но и без него мы, когда понадобится, можем найти способ умереть.

— Ты думаешь, что Харут не знает о том, что мы в плену? Ведь курение, которое вы мне давали в Англии, могло бы указать ему…

— Это курение — пустая вещь, мой господин; оно на мгновение затемнило твой рассудок и помогло тебе видеть то, что было в нашем уме. Мы нарисовали картины, которые ты видел.

— А! — воскликнул я. — Значит, здесь было простое внушение. Тогда, безусловно, нас считают мертвыми и нам остается надеяться только на самих себя.

— И на Дитя, — мягко вставил Марут.

— Ну вот! — раздраженно воскликнул я. — После сказанного о вашем курении ты ожидаешь от меня веры в ваше Дитя? Кто или что это Дитя, и что оно может сделать? Ты можешь сказать мне чистую правду, потому что все равно нам скоро перережут глотки.

— Кто и что Дитя, я не могу сказать, ибо я сам не знаю этого. Но уже целые тысячелетия наш народ поклоняется ему, и мы верим, что наши отдаленные предки, изгнанные из Египта, принесли его в нашу страну. У нас есть свитки, на которых все записано, но мы не умеем их читать. Оно имеет своих наследственных жрецов, глава которых — мой дядя, Харут. Я вам еще не говорил, что он мой дядя. Мы верим, что Дитя — бог, или, вернее, символ, в котором живет бог, и что он может спасти нас в этом и в будущем мирах. Мы верим, что через оракула — женщину, которая называется Стражем Дитяти, — оно может предсказывать будущее и посылать благословения и проклятия на нас и наших врагов. Когда оракул умирает, мы становимся беспомощными, так как Дитя теряет язык, и наши враги начинают одолевать нас. Так было недавно, пока мы не нашли нового оракула.

— Последний оракул перед смертью объявил, что его преемник живет в Англии. Тогда мы с дядей отправились туда, переодевшись фокусниками, и искали того, кого нам нужно было, в течение многих лет. Мы думали, что нашли нового оракула в лице прекрасной леди, которая вышла замуж за господина Игезу, потому что у нее на шее был знак молодого месяца. После нашего возвращения в Африку, — я могу рассказать вам все, как я уже говорил…

Здесь Марут остановился и посмотрел мне прямо в глаза, потом продолжал чистым звонким голосом, который тем не менее не убедил меня.

— Мы поняли, — говорил он, — что мы ошиблись, потому что настоящий оракул был обнаружен среди нашего собственного племени и теперь уже два года занимает свое высокое положение. Вне сомнения, последний оракул ошибался, рассказывая нам, что преемник находится в Англии. Эта женщина могла слышать об Англии от арабов. Вот и все.

— Хорошо, — сказал я, стараясь скрыть свое подозрение относительно личности этого нового оракула, — а теперь скажи мне, что это за бог Джана, убить которого вы привезли меня сюда? Слон ли есть бог — или бог есть слон, — какое ему дело до дитяти?