— Помоги, Ади!
— Нет, нет, нет…
Он налегает на аппарат плечом, желая столкнуть в реку. Но тяжелые буфера не поддаются. Вздрагивает остов от каждого упорного толчка, трепещут крылья. Владимир обходить аэроплан, становится у самой воды, начинает выбивать из-под двух крайних буферов отдельные камни. Немного только наклонить, переместить центр тяжести… И легко сбросить все в воду.
День тянется мучительной нитью. Будто начался когда-то давно, нет конца ему, каждый новый час наполнен бесконечностью отчаяния. Ночь в пустыне! В темноте, на земле, где змеи и звери, где может пойти снег, начаться метель! Одна надежда теперь на пещеры. Ариадна жадно смотрит, вглядывается… Расстояние — пятнадцать, двадцать километров. Хотя в пустыне расстояния обманчивы.
Одна из них, действительно, не круглая. Шестиугольная. Владимир прав… Разве бывают в природе такие симметричные формы? Над пещерой, как будто, утес наверху, одинокий и странный, точно башня, развалины крепости.
Ариадна роется в груде принесенных вещей, достает бинокль. Теперь это не праздное любопытство, не любознательность. Вопрос жизни и смерти. Да, утес. Никакой башни. Никакой крепости. На скале, гладко обточенной, совсем плоский камень. И наверху… Наверху что-то движется. Фигура! Человеческая фигура! Стоит. Одна рука поднята к небу. Двинулась. Идет… Переходит со скалы на скалу — будто перелетает по воздуху.
Спасены?
Ариадна дрожит. Хочет крикнуть Владимиру, побежать. Но рука прикована к биноклю.
— Что-то странное… Странное… — тихо шепчет она. — Человек?
VIII
Аппарат рухнул. Над серыми водами Тарима видны темные чашки буферов, под ними пенятся натолкнувшиеся на препятствие мутные струи. Из чешуйчатой ряби реки острым углом выдвигается в воздух колеблющийся обломок крыле.
— Человек! — задумчиво говорит Владимир, глядя в сторону холмов Курук-Тага. — Разве можно отсюда увидеть, Ади?
— Я смотрела в бинокль. Я ясно видела, Владимир! Посмотри сам… На скале. Выше пещеры… Возьми!
— Нет, нет…
Он как будто пугается. На лице — брезгливость. Осторожно берет из ее рук бинокль, неожиданно бросает в реку.
— Не надо.
— Что с тобой!
— Да, да, не надо. Мы скоро узнаем. Все. Идем, Ади. Я чувствую…
Был полдень. Но от хмурого неба пустыня казалась погруженною в сумерки. Тут, вблизи, у реки, из земли мертвенными иглами поднимались высокие пучки дерисуна. За ними — чахлые кустарники дзака. Скоро, однако, заросли кончились. Далеко позади Тарим, питающий их корни в солончаковой почве. Теперь — мелкие камни, точно дно опустошенного моря. Между камнями желто-серый песок. И наверху, когда зарослей нет, резкий, пронизывающий предснежный ветер.
— Тебе холодно, бедная… — нежно говорит он, поправляя соскользнувший с ее плеч кожаный плед. — Ничего… Ничего… Скоро кончится. Больно идти?