Я взял бланки заказов, приготовленные на вечер, и начал готовить продукты по обычной схеме.
Кто-то постучал в наружную дверь. Я остался сидеть на месте. Опять-таки, какого черта? С какой стати я буду пускать кого-то в пекарню в такое время суток? Может быть, это грабитель, решивший похитить мешок муки!
Стук прекратился. Я усмехнулся, перебирая карточки. Я снова чувствовал себя живым.
Дверь в пекарню с грохотом распахнулась. Вошли Кендэлл, шериф и его заместитель. Шериф шел первым.
Я встал. Направился к нему, протянув руку.
— Как поживаете, шериф? — спросил я. — Как миссис Сам…
Он размахнулся и ударил меня так, что я почти развернулся на месте. Его пальцы впились в мою рубашку, и он оторвал меня от пола. Вцепился в меня, словно бульдог, встряхивающий крысу. Если я видел смерть на чьем-то лице, то это было его лицо.
— Вонючий ублюдок! — Он вертел меня одной рукой и при этом колотил другой. — Думаешь, ты умнее всех? Думаешь, всех обвел вокруг пальца, всем запудрил мозги, сначала прикинулся овечкой, а потом…
Я его ни в чем не винил. Нет хуже оскорбления, чем обмануть человека, которому ты нравился и который тебе доверял. Но рука у него была тяжелая, и Кендэлл не мог его остановить, потому что ему мешал заместитель шерифа.
Я потерял сознание.
Глава 20
Кажется, я пришел в себя довольно скоро, но доктор Додсон был уже на месте. Я лежал, распростертый на полу, головой на каком-то мешке из-под муки, и док склонялся надо мной.
— Как себя чувствуешь, сынок? — спросил он. — Что-нибудь болит?
— Еще бы не болело! — взорвался Кендэлл. — Это… это животное избило его до полусмерти!
— Нет, постойте, черт возьми! Я не…
— Заткнитесь, Саммерс. Ты как, сынок?
— Со мной… все в порядке, — сказал я. — Просто немного закружилась голова и…
Я закашлялся и начал задыхаться. Он быстро поднял меня за плечи, и я нагнулся к полу, давясь и кашляя, и кровь маленькой лужицей растеклась на полу.
Доктор вынул из нагрудного кармана носовой платок и вытер мне рот. Он снова опустил меня на пол и встал, глядя на шерифа.
Шериф бросил на него ответный взгляд, столь же угрюмый, сколь и робкий.