Когда Ромеро отстранился, я сомкнула губы. Прижав руки к коленям, смотрела на него, пока он застегивался, все время взирая на меня сверху-вниз. Мы оба боролись за то, чтобы восстановить дыхание.
Вытянув руки перед собой, уставилась на покрывающую их кровь и размышляла, как ужасно ошибался Тито, когда сказал, что я ничего не боюсь. Вспомнила, как отец твердил, что грехи меня поглотят заживо.
Ненавидела тот факт, что один ошибался, а другой ― прав.
Нечто ― что бы ни было между нами ― было просто ужасающим чувством. Оно росло пугающе быстрыми темпами. Возможно ли так быстро упасть? Разве можно все остановить? Хотела ли я этого вообще?
Это было инстинктивно, словно дыхание. Совершенно неожиданно и непостижимо. Он заставил меня почувствовать так много внутри себя, ощутить вещи, которые не поддавались объяснению.
Я ломала голову над происходящим ― увлекательно, вызывающе, безумно, чрезмерно эмоционально. Как раз в это время было бы разумно убежать от него как можно быстрее, но, словно мотылек-самоубийца ― летела на пламя все ближе и ближе.
Его чистые руки накрыли мои грязные, и он помог мне подняться. Когда коснулся моего лба, то поняла, что оказалась обречена.
Ромеро был мучительным, манящим, адским пороком, а я жаждала, чтобы его клеймо стояло на каждом дюйме моей кожи.
Глава 16
Ромеро
Чтобы произвести на меня впечатление, понадобилось бы очень много времени, но Кали занималась этим с момента нашего знакомства.
Она напомнила мне львицу, потрясающую и чертовски жестокую. Теперь понял, почему ее кожа была белой, как снег ― это холст, предназначенный для красного цвета. Девочка была бы похожа на богиню, залитую кровью, ангела-убийцу с дьявольскими рожками.
Женщина превзошла мои ожидания и прошла первое испытание. Я должен был убедиться, что она не из Ордена, и теперь понял. Ее ненависть была великолепным инструментом. А боль ― силой.
Симулировать такое безумие было невозможно. Видел, как оно кипит под ее кожей, желая выплеснуться. Мне не нужно было его взращивать, безумие уже наполняло ее вены.
― Значит, сумасшествие поразило и ее, ― размышлял Гримм, глядя через всю комнату на Арлен, спящую на диване.
― Если она не была с Орденом, то с другой группой, ― предположил Кобра, выпуская кольцо дыма. ― Группой, которая либо не вписывалась в нынешнее столетие, либо скрывавшая от нее всякое дерьмо, в частности, о нас. Мы все понимаем, что девушка не случайно оказалась в том лесу.
Скрестив руки, кивнул. Хотел бы знать, кто ее так защищал, что она не знала обо мне того единственного, что, казалось, знал весь мир. Правда, если девушка не была столь искусна в проявлении двуличия, как я, тогда она была по-настоящему несведущей. Для нее такая наивность была одновременно и благословением, и проклятьем. Благословение, конечно, играло мне на руку. Оставалось лишь принять все, что она могла предложить, пока я не овладел бы ее разумом, телом и душой.
Чувство, которое Кали вызывала во мне ― первобытное.
Если бы я был акулой, она была кровью в воде. Я ― волком, а она ― кроликом. Хотелось, чтобы девочка так глубоко проникла в меня, что, когда столкнулась бы с правдой моего мира, была бы обречена.
― Она… ― Кобра замолчал, затушив косяк.