– Если ты настаиваешь на допросе Роса, вам придется его арестовать. Я вам не помощник.
– Вы меня удивляете. Я полагал, что для вас важнее всего поймать убийцу Хуана Аласены.
Дель Кампо поставил пустую бульонную чашку на тарелку. Его лицо исказила судорога, губы задрожали. Ему не сразу удалось взять себя в руки. Себаштиану приблизился к нему, перегнувшись через стол, и заглянул в глаза.
– Самое главное для меня – взять Каина. Рос второстепенная фигура.
Вторую перемену они дожидались в молчании.
– Позволь задать тебе вопрос, – начал психиатр. Он схватил рыбную лопаточку и разделил на куски порцию мерлана, когда блюдо наконец принесли.
Себаштиану сделал глоток вина и жестом пригласил продолжать.
– Ты веришь в Бога? – спросил дель Кампо. – Веришь, что на том свете существует нечто сверхъестественное?
Себаштиану почувствовал горечь, сочившуюся в каждом слове.
– Мне запомнился один фильм, – говорил между тем доктор. – Хороший человек, священник, стал жертвой несчастного случая и впал в необратимую кому, но наука шагнула далеко, и врачам удалось вырвать его из лап смерти. Собственно, фильм о том, как человек умер и, побывав на том свете, вернулся не только не отмеченный Божественным благословением, но превратился в безнравственного злодея. Ему противостоит другой священник, олицетворение святости. В захватывающей финальной сцене, исполненной драматизма, он спрашивает воскресшего из мертвых о причинах столь трагического преображения. И первый ему отвечает, что за чертой жизни он не нашел ничего и, стало быть, какой смысл следовать заповедям, предположительно исходящим от Бога? Как во сне, там человек не осознает себя. По ту сторону предела – пустота, смерть. Представь, насколько это ужасно, если сможешь.
Психиатр внезапно замолчал.
– Мне неясно, к чему вы рассказали эту историю, – откровенно признался Себаштиану.
– Этика ограничивает нашу способность рассуждать, Себаштиану. Вот что я имею в виду.
Эмилиано дель Кампо вскинул голову, схватил папку, которую принес с собой, и передал Себаштиану:
– Прочитайте, профессор Сильвейра. Здесь правда, которую вы ищете.
Затем он сослался на встречу, назначенную в консультации, и распрощался, заверив предварительно, что счет оплачен.
В целом история Освальдо Косио была не то чтобы совсем невероятной, но все же поражала воображение затейливыми поворотами судьбы. Он родился в жаркий день 1950 года в Буэнос-Айресе, и ему вечно не везло.
Наихудший ученик, Освальдо с детства выбирал неправедные пути, пробавляясь плутовством, мошенничеством, а повзрослев немного, дошел и до воровства. Его семью нельзя назвать состоятельной, но усилиями деда (отца матери), доработавшегося до смерти, им досталось кое-что по наследству. Так что деньги в семье водились, во всяком случае, до тех пор, пока они вдруг бесследно не испарились. Каким образом их ухитрились растранжирить, наследники так и не поняли, сколько ни проверяли счета.
Освальдо без славы и сожаления покончил с адвокатской карьерой, и как раз в тот момент, когда необходимость искать работу превратилась в жестокую потребность, он познакомился с будущей женой. Она, в свою очередь, познакомилась с парнем красивым, но патологически не желавшим трудиться. Так что Освальдо обеими руками держался за семейное состояние жены, доход скромный, но стабильный – этот капитал, кстати, тоже скопил дед с материнской стороны, только расходовали его более рачительно. В первый год брака Освальдо с успехом водил родственников за нос, выдавая себя за политического деятеля. Но в конце концов и над его головой сгустились тучи, так как оправдать свое безделье стало труднее, чем найти работу в Аргентине тех лет.
И тогда на него опять свалилась неожиданная удача, которая в скором времени, подобно всем подаркам судьбы в его семье, обернулась к худшему. Освальдо познакомился с Гилберто Мартином, идеалистом, имевшим вполне определенные политические взгляды – самоубийственные, как впоследствии выяснилось. Он был синдикалистом (или считал себя таковым), полностью посвятил себя борьбе за справедливость, права самых незащищенных социальных групп и выдвигал лозунги, которые никто не понимал (как порой подозревал Освальдо), но звучали они громко по меньшей мере.