— Вам плохо? — остановился Ластик. — Вызвать «скорую помощь»?
Если человеку плохо, это ведь важней, чем опоздать на урок. Даже если на геометрию.
— Плохо мне, пацанок. Совсем кранты. Трубы горят. — Бомж похлопал себя по груди.
— Что?
— До улицы дополз и сдох — ноги не идут. Если сейчас не приму — всё, карачун. Палатку на углу знаешь? Слетай, а? Мне не дойти. Возьми чекушку. Помру я без нее.
— Чего взять? — не понял Ластик.
— Живой воды. Ну, водяры. Вот деньги. Только не кинь больного человека, не удери, а?
Лишь теперь до Ластика дошло.
— Да что вы, дяденька! Мне водку не продадут, я маленький. Вы кого-нибудь взрослого попросите.
— А ты скажи: «Тетя Люсьен, Миха доходит». Люська даст, она баба добрая. Выручи, малый. Ей-богу, подыхаю.
Папа бы его пожалел, сходил, подумал Ластик. Вот мама, та сказала бы как отрезала: «Туда тебе и дорога. Подыхай, алкаш несчастный». Сказать бы сказала, только потом, наверное, тоже сходила бы. Мама на словах суровей, чем на деле.
До палатки на углу было недалеко, метров двести. Если бегом, минуты за три можно обернуться.
— Ладно, давайте. Портфель только постерегите.
Нарочно портфель оставил — чтоб бомж за свои деньги не переживал.
Понесся вверх по Малому Ивановскому.
Суровая продавщица выслушала пароль. Заругалась:
— Вот гад, уже малолеток за водкой гоняет.
Но дала-таки маленькую бутылку. Видно, тоже, как мама: сердитая больше на словах.
Одним махом Ластик добежал до угла.
Только никакого Михи там не увидел.