Привратник пропустил их во двор. Там, на ступенях с каждой стороны входной двери, стояли мужчина и женщина, прямые и худые, и лица у них были восковые, словно церковные свечи; оба они смотрели на них. Мальчик протянул руку и получил маленькую монетку, а мужчина и женщина подняли мать Джима с повозки и понесли ее в дом. Надзиратель выкатил тележку со двора, и привратник опустил засов на воротах. Экономка резко кивнула головой, указывая на дверь.

– Заходи! – сказала она Джиму и втолкнула его внутрь. – Иди, пусть тебя помоют и постригут.

Дверь захлопнулась. Они оказались в длинном коридоре, по стенам которого плясали мрачные тени от свечей. Впереди шел мужчина, неся мать Джима на плече.

– А маму куда? – спросил Джим, и голос его, эхом отозвавшийся от плиток, был похож на хныканье маленького напуганного зверька.

– Куда маму? В больницу, куда ж еще. Она наверняка хочет, чтоб ей дали еды и лекарств, купить-то все это не на что.

– Можно мне пойти с ней?

– Пойти с ней? Такому большому и сильному мальчику, как ты? Нельзя! Если будешь вести себя хорошо, возможно, мистер Сиссонс позволит тебе навестить ее завтра. Хорошо, понимаешь? Ты знаешь, что значит «хорошо»? – Экономка сжала его ладонь своей ледяной рукой и склонилась над ним. Зубы у нее были черные и кривые, как ограда во дворе.

Она потащила Джима дальше по коридору и втолкнула в большую комнату, где тихо сидели мальчики, глядя друг на друга и на голые стены. Все они наблюдали, как Джима провели через комнату и вывели в другой двор.

– Джозеф! – позвала экономка, и к ней, шаркая, приблизился человек со сгорбленной спиной.

Он помог Джиму стянуть одежду и помыться ледяной водой из насоса. Затем Джима засунули в грубую и колючую одежду, после чего принялись кромсать его волосы тупыми ножницами, пока мальчику не стало казаться, что его голову разорвали на кусочки. Он все это стерпел – был слишком напуган, чтобы сопротивляться. Все, чего он хотел, – это быть с матерью.

Его привели обратно в огромный зал и велели присоединиться к находившимся там мальчикам. Все они понуро стояли, держа в руках миски. В зале находилась не одна сотня людей, часть из них уже сидела за длинными столами и молча ела. Был слышен лишь стук ложек по мискам. Мистер Сиссонс стоял на возвышении в конце комнаты, наблюдая за ожидавшими еды людьми.

Джиму дали черпак похлебки и краюху хлеба.

– Я ничего не хочу, – начал он, но тут его подтолкнули дальше по очереди.

Он сел на одну из скамеек. Огляделся по сторонам, пытаясь встретиться с кем-нибудь взглядом, но никто из мальчиков на него не смотрел. Все они сидели, опустив голову, глядя в стоявшие на столах миски. Сидевший рядом с ним мальчик быстро протянул руку и выхватил у Джима хлеб. Джим молча съел свою похлебку.

После еды мужчина с опущенной головой дал Джиму одеяло и показал ему комнату, где было много полок и длинных ящиков, где спали мальчики. Он указал на ящик, в котором предстояло спать Джиму. Мальчик заполз в него и понял, что лежать в нем можно, только свернувшись калачиком, – настолько он был маленьким. Он привязал ботинки Лиззи к запястьям – на случай, если кто-то решит украсть их у него. Дверь спальни закрылась, и все оказались в темноте.

Ночью в комнату осторожно вошла старуха со свечой в руке, которую она подносила к лицу каждого мальчика. Он лежал с закрытыми глазами; огонек свечи выжигал на веках красные пятна, когда она подошла и остановилась рядом с ним. Он слышал ее хриплое дыхание, скрип ее ботинок и не осмеливался даже вздохнуть. Всю ночь мальчик пролежал без сна, думая об Эмили и Лиззи, волнуясь за мать. Как же сильно ему хотелось снова увидеть ее! Возможно, если она будет чувствовать себя лучше, она сможет упросить мистера Сиссонса отпустить их.

Как только наступило утро, дверь отперли. Место старой Марион занял горбатый мужчина. Он велел мальчикам выстроиться во дворе на помывку.

– Я уже разбил для вас лед, – сказал он. – Так что не думайте, что вам удастся отвертеться.

Джим побежал за мужчиной. Тот был настолько сутулым, что верхняя половина его туловища казалась загнутой, как трость, а когда Джим заговорил с ним, он повернул голову, чтобы посмотреть на ноги мальчика.

– Прошу, сэр… – начал Джим.