– Надо же, такое впечатление, что вы бывали здесь раньше… – Миньон поправил галстук неуместно веселой расцветки, с большими подсолнухами. – Утром мы свяжемся со службой опеки, запросим все сведения по этой семье и получим копии протоколов. Я проконтролирую, чтобы вам их переслали. Ронни подвергался насилию по меньшей мере пару раз.

– Полицейские протоколы, больничные травмы, файлы органов детской опеки и попечительства… много поводов для присмотра и защиты, учитывая такого рода сведения, – заметила я, – причем не считая даже родственников, соседей, друзей, учителей, прихожан или любых других групп, которые могли заинтересоваться этим. Если их убийства связаны с жестоким обращением с детьми, то следствие может затронуть многих людей.

Второй помощник прочистил горло, покраснев, когда мы все взглянули на него.

– Извините, это всего лишь мое второе… э-э … убийство. Но могу ли я задать один вопрос?

Судмедэксперт округлил глаза, но его скорее впечатлило, а не рассердило вмешательство помощника.

– Именно спрашивая, мы учимся. Постарайтесь найти интересный вопрос.

– Если речь идет о насилии, то миссис Уилкинс, вероятно, тоже подвергалась ему: тогда почему же убийца расправился и с ней?

– Напомните мне об этом, когда мы вернемся в машину. Это заслуживает поощрительной конфетки.

Патологический юмор; у федералов такой не в чести.

– Если речь идет о насилии, – ответил Эддисон, – а нам еще предстоит обсудить это, – но если все-таки так и есть, то убийцы такого типа, как правило, считают мать соучастницей, даже если она и сама жертва. Она не защитила своего ребенка. Должна была знать об этом, но не остановила – либо полагая, что не сможет, либо предпочла не вмешиваться, надеясь облегчить собственную участь.

– Когда я по воскресеньям навещаю родителей, – откликнулся юный помощник, – то мама обычно интересуется, узнал ли я что-то новое за прошедшую неделю. Видно, придется начать врать.

– Подыщите новые факты в вашем ежедневнике, – посоветовал ему Эддисон, – я серьезно.

– На улице стояли какие-то соседи, – вставила я. – Упоминал кто-то из них, что слышал выстрелы?

Детектив покачал головой.

– Многое прояснится, когда извлекут пули, но тут, похоже, пользовались каким-то глушителем. Может, в мусоре обнаружится простреленная картофелина… Соседи упоминали о криках, однако для данного дома это довольно частое явление.

– Детские крики?

– Ты думаешь, – ехидно глянув на меня, уточнил Эддисон, – что Ронни молча стоял и смотрел, как убивают его родителей?

– Он не сбежал с моего крыльца. Когда убийца оставила его там, он мог зайти в любой другой дом и попросить помощи, но мальчик остался именно там, где его посадили. Кстати, взгляните на ковер: разве есть хоть какие-то следы сопротивления в том месте, где он, должно быть, стоял?

– Если б он хоть раз признался в службе опеки, что с ним происходило, то его, вероятно, не стали бы отправлять обратно домой, – Эддисон поскреб подбородок, – поэтому вполне вероятно, что, защищая отца, его приучили молчать. Кто-то достаточно влиятельный, кому он, вероятно, привык подчиняться, убедил его не говорить о насилии.

– Несчастного малыша, вероятно, ждут годы психотерапии, – заметил судмедэксперт.