Настя Зоннершайн опиралась локтем на подголовник дивана и длинными пальцами держала собственный слабый подбородок, как купчихи с картин Кустодиева – чашку с горячим чаем.

– Если бы я стала венчаться, никогда – в белом, – сказала она.

– Отчего же, Настя? – заинтересованно спросил Олег. – В белом, это – традиционно.

– Не хочу, – флегматично ответила девушка. – Цвет операционных комнат, скользкий цвет. Ничего нет или ничего не стало.

– Вы имеете в виду: в белом – непроявленность или развоплощенность? А как же, белый – символ чистоты? Цвет снега?

– Да плевала я на такую чистоту… Ой… Я хотела сказать, что где-то слышала: чукчи или кто там на севере живет, никогда не скажет – снег белый, у них там слов двадцать обозначают оттенки. Вы, Олег, разве видели когда белый снег?

– Пожалуй, нет. Но – что же вы, Настя, предпочитаете?

– Я бы выходила замуж в розовом. Такой, знаете, хороший, насыщенный цвет, когда у маленьких лопоухих мальчишек солнце сквозь уши просвечивает…

– Чудесно! Чудесно, Настя! – ласково засмеялся Олег. – Я сам в детстве был ужасно лопоухим. В младшей школе меня даже дразнили. Потом это как-то куда-то делось…

– Значит, у вашего сына будут такие же уши, – сказала Настя. – Он пойдет весной в школу по лужам. Коричневый ранец, желтое солнце в колючих слепящих иглах, и розовые уши.

Олег несколько раз сжал и снова разжал кулаки.

– Увы, Настя! У меня есть дочь Антонина, а Кай достался мне подростком, и сейчас он уже совсем взрослый… У меня не будет…

– Отчего же нет? Да, если вы теперь захотите. Можно без розового платья, – спокойно сказала Настя, встала, выпрямившись во весь рост, и несколько даже повернулась из стороны в сторону, как будто бы демонстрируя товар с разных сторон. Олегу показалось, что сейчас она улыбнется, чтобы показать зубы и, защепив пальцами, приподнимет подол длинной цветастой юбки, обнажая икры и лодыжки.

– Вы, Настя, всегда так живете, минуя всяческие препятствия, и сразу же переходя к сути? – спросил Олег, помолчав время, достаточное, по его мнению, для того, чтобы вызвать смущение девушки. Настя осталась спокойной и сосредоточенной.

– Конечно, я давно поняла, что иначе мне никак, – кивнула она. – Я же глупа, вы разве не заметили?

– Вы изумительно талантливы, – Олег кинул взгляд на разбросанные повсюду рисунки. Трудно было принять слова девушки за что-нибудь, кроме кокетства. Но Настя не кокетничала, и от четкого осознания этого факта у Олега возникло странное ознобное чувство, шнуром протянувшееся от макушки вниз, вдоль позвоночника. Поклонники восточных идей, несомненно, связали бы это ощущение с системой чакр.

– Да, и это тоже, – легко согласилась женщина. – Вам, Олег, мешает что-нибудь из двух? Что больше? Я могла бы постараться, если надо… Другие же притворяются как-то!

– Ради бога, Настя, только не надо притворяться!

– Отлично! Я так и думала, что вы скажете. Это всегда только еще больше запутывает. Как люди умудряются тогда договориться, я вообще не понимаю…

– По большей части, так и не могут, – вздохнул Олег. – Живут, не договорившись, или, наоборот, расстаются. Настя, Настя… Вы изумительны и увесисты, как большой изумруд…