Эви внимательно всматривалась в его лицо, ища в нем признаки смущения, но оно оставалось совершенно непроницаемым.
— А в-вы — хороший лжец, — наконец пробормотала девушка.
— Я воспринимаю ваши слова как оскорбление. Я — не просто хороший, а исключительно хороший лгун. — Он подождал, пока она отсмеется, а потом продолжал: — Но в данный момент я говорю чистую правду. Я не верю в любовь. Во всяком случае, не того сорта, о котором вы говорите.
— А вы когда-нибудь верили в любовь?
— Да, пожалуй, когда был еще мальчишкой. Но в то же время я верил и в то, что, если найду расческу на земле и наклонюсь, чтобы поднять ее, ко мне придут русалки, чтобы заколдовать и похитить меня. — Он улыбнулся при виде озадаченного выражения, которое появилось на ее лице. — Старая ирландская легенда. Фамилия моей бабушки была О’Тенри.
— Вот как? И что же, вы отвергли любовь как таковую, когда поняли, что русалок не существует? Или за вашим нежеланием верить в это чувство скрывается какая-нибудь трагическая история? Неужели кто-то разбил вам сердце?
— Разумеется. Но отнюдь не в романтическом смысле.
Эви уже хотела было отпустить подходящее саркастическое замечание, но потом передумала. В конце концов, разбить ему сердце мог кто угодно — член семьи, например, или друг. Откуда ей знать, вдруг он потерял своего ребенка?
— Мне жаль это слышать, — только и пробормотала она в ответ.
Он улыбнулся и взял ее пешку своей ладьей.
— Сердце — это всего лишь часть тела, и оно заживает так же, как и все остальное.
Но и шрамы на нем остаются так же, как и на всем остальном. Эви вспомнила грустную улыбку Мак-Алистера и едва удержалась, чтобы не провести рукой по страшной метке у себя на щеке.
Мак-Алистер наблюдал за Эви и мистером Хантером из темного коридора. В картине, представшей его взору, не было ничего особенно замечательного — ни во времени, ни в обстановке, ни в поведении персонажей. Не было ровным счетом ничего, что могло бы оправдать появление тугого комка ярости у него в груди.
Хотя ему не приходилось раньше иметь дело с этим чувством, он прекрасно сознавал, что это — ревность. Ничто иное не могло бы стать причиной нелепого и безрассудного гнева, страстного желания и ощущения полного бессилия. На чужой каравай рта не разевай, напомнил он себе и сжал кулаки.
Представляя, как эти самые кулаки превращают симпатичное лицо мистера Хантера в кровавое месиво, Мак-Алистер резко развернулся и ушел.
24
Следующее утро Эви приветствовала уже не с таким энтузиазмом, как накануне. Бросив быстрый взгляд в щель между задернутыми занавесками, она обнаружила, что снаружи идет дождь. Это означало, что ей не удастся уговорить Мак-Алистера отправиться на еще одну морскую прогулку. Столь позднее начало дня вынудило ее пропустить завтрак, который, как любезно сообщила девушке миссис Саммерс, оказался выше всяких похвал. А известие о том, что мистер Хантер и Кристиан играют в карты в кабинете, пока Мак-Алистер осматривает окружающую территорию, не оставило Эви другого выхода, кроме как принять предложение миссис Саммерс и засесть за вышивание в гостиной.
Вскоре Эви решила, что более дурацкого способа убить время не существует.
— Дорогая, тебе понравилось играть в шахматы с мистером Хантером?