— Не знаю, откуда, но у меня есть уверенность, что стоит мне сосредоточиться, как я все вспомню, — заметила я. — И еще мне кажется, что все, что я вспомню, мне не понравится. И уж тогда…

Я не особо надеялась, что Извеков клюнет на банальный блефовый шантаж. Но он клюнул. И нехорошие тревожные подозрения постепенно проявились на беспечном фоне моего утреннего настроения.

— Хорошо… Ты права, лучше мне сделать это самому… Сядь в это кресло и закрой глаза, — он указал рукой на свое бывшее место.

Я так и сделала. Извеков продолжал ходить по комнате. Но постепенно я перестала слышать его возбужденное дыхание, вместо этого проявились цокающие звуки, издаваемые когтями пса-оборотня на плитках мостовой. Я едва успевала за черным пинчером с человеческими глазами…

… Толчки сердца стали тише и реже, и вскоре прекратились совсем. Стало тепло, тихо, и я, наконец, оказалась в состоянии дремучего беспробудного сна.

Я открыла глаза. Извеков стоял надо мной, внимательно глядя мне в глаза.

— Это все? — спросила я, очнувшись. Как бы между прочим промелькнула мысль, что мой голос звучит странно: надтреснуто и глухо, как у пропойцы. Но не задержавшись, мысль нырнула куда-то.

— Все, — отрезал Валерий.

— Ложь, — почти беззвучно прошептала я, чувствуя, как панический ужас лишает меня возможности соображать. Еще никогда у меня не было такого страха. Его липкий ледяной сгусток я ощущала физически. Он рос внутри.

— Все! — рявкнул Извеков. Но опустил глаза. Врет. Было еще что-то. Было. Ну да ладно, главное в другом:

— Что с Олегом?

— Он жив, — сразу же поспешно отозвался Извеков и отошел от меня подальше.

— Это правда?! — я бросилась на него в ярости. Он успел перехватить мои руки, когда я была уже готова вцепиться ему в горло.

— Это правда. Середа и Орешин живы, и я могу представить доказательства, — прошипел он прямо мне в лицо. Я вдруг поняла, что он меня с трудом сдерживает.

— Если ты лжешь, я убью тебя! — пообещала я, отходя от него.

Нет, не я его, а он в любую минуту может избавиться от меня, как сделал это с Александром, и оставить вместо меня кучу гниющей протоплазмы. Теперь он может делать со мной все. И никому до этого нет никакого дела, потому что и меня уже нет. Ведь на аллее Екатерина Орешина умерла. Умерла от пяти пулевых ранений.

— Ты умеешь стрелять, Валерий… Это ведь ты убил меня?

Он кивнул.

— Зачем?

— Я же говорил тебе, что Катя устраивает меня больше остальных, но я был вынужден ею пожертвовать. Не скрою, я очень об этом сожалею. Теперь целый этап работы нужно начинать сначала…