— А скажите, что с вашим георгиевским крестом, почему он так искорёжен? — спросил я.
— А, так это же просто… Его мне ещё в русско-японскую войну выдали, тогда совсем юнцом был. Его мне ваш дедушка, простите пожалуйста, великий император Николай Александрович вручал.
Вахмистр на мой вопрос не ответил, но я решил-таки продолжить беседу.
— И за какие же такие заслуги вы его получили?
— За отвагу, — кивнув, охотно ответил мужчина. — Я ж тогда совсем юнцом был в русско-японскую войну-то. Мы на Корейском полуострове закрепились, а во время обстрела наши проморгали целую роту японцев, которая высадилась на том же самом Корейском полуострове. Японцы ведь хитрые, они спрятались и ночи ждали, чтобы, значится, на нас напасть. А я тогда вахту часовым нёс. Они же как хотели, сначала часовых перерезать, а потом и спящих солдат. Да только я не так прост был. Японец ко мне сзади подобрался, хотел ножом горло перерезать, а я его так отметелил, что он потом на допросе только и мог что мычать. А я японца-то обезвредил и тревогу принялся трубить. Всю округу на уши поднял. Как мы потом японцев били… Я, кстати, ещё двоих успел на тот свет отправить в ту ночь. За то мне креста этого и выдали. И он, на самом деле, самый ценный для меня.
— Ну как же, — удивился я. — У вас ведь кресты и третьей, и второй, и первой степени. Они ведь гораздо более ценные.
— Да вы поймите же, этот крест мне потом жизнь спас. Я его когда получил, он для меня дороже золота был. Я его носил, не снимая. Ну, разве что на ночь, когда мундир снимал. Как-то раз время боя ещё под Тегераном — мне тогда двадцать три года было — пуля прямо в сердце должна была меня убить. Да только на пути у неё крест этот самый и оказался, он пулю то и остановил. Так вот поэтому, крест этот для меня куда ценнее, чем все остальные награды.
Он обвёл рукой грудь, на которой и вправду кроме крестов висело немало медалей.
Безусловно, достойный человек.
— Владимир Викторович, а вы помните вальс «На сопках Манчжурии»? — спросил я, взглянув на Мезинцева.
Поинтересовался, а потом и сам слегка испугался. А если в этом мире такого вальса нет? Может, стоило сформулировать вопрос как-то иначе? А я помню памятник в Самаре, посвященный Илье Шатрову — автору слов и музыки. Шатров сам участвовал в русско-японской войне и в сражении под Мукденом, когда его полк дрогнул, он повел в атаку оркестр. Японцы были отброшены, но от шестидесяти музыкантов в живых осталось лишь семеро.
К счастью, начальник КГБ этот вальс знал. Переглянувшись с полным георгиевским кавалером, Мезинцев запел неплохим баритоном, а доблестный вахмистр начал подпевать:
Следующий куплет вместе с генерал-майором и вахмистром уже пел и я. Виноват. Не удержался.
Вальс мы допели, а тут мне в голову пришла мысль:
— Господа, у нас ведь в этом году исполнится тридцать пять лет со дня завершения русско-японской войны?
— Со дня победы, ваше величество, — поправил меня вахмистр.
Я, усмехнувшись, кивнул. Все-таки, до сих пор не могу привыкнуть, что в этой реальности именно мы стали победителями в той войне, не было революции и экзальтированных гимназисток, писавших японскому императору поздравительные телеграммы по поводу победы…
Мезинцев грозно выпучил глаза на Вахмистра, мол, чего это он его императорскому величеству замечания делает, но я его проигнорировал.
Японцев мы разгромили тридцать пять лет назад. Кажется, мир был подписан в январе пятого года. На груди ветерана нет юбилейной медали по этому поводу. Странно. В Российской империи, в начале двадцатого века, выпускали медали на все случаи жизни. Вон, на трехсотлетие основания столицы в 1903 году отчеканили медали трех типов: золотые, серебряные и бронзовые. А медали в память русско-японской нет. Странно. Нет, надо отчеканить. Не стоит ждать столетнего юбилея. И ветеранов обязательно отметить денежной премией или как правильно назвать?
— Владимир Викторович, вы не напомните… Кому дать приказ, чтобы отчеканили юбилейную медаль, посвященную юбилею нашей победы?