— Батюшка нашего покойного государя — покойный Александр Александрович, изволил присвоить своему наследнику чин полковника, а генерала дать не успел. Не раз к Николаю Александровичу обращались — дескать, не дело, ежели государь Всея Руси в простых полковниках ходит, а он отвечал — мол, генерала может присвоить только царь, а самому себе чины жаловать — последнее дело.

Не знал. Интересно, а Николай Александрович Романов, который существовал в моей истории, не стал генералом по той же причине? Скромный, однако. Правда, орден святого Георгия тот император носил. Спрашивается, а за какие подвиги его наградили? Вот здешнему императору, считающемуся моим дедушкой, я бы любые ордена дал, включая звание Героя Российской империи.

Кстати, мысль. Не ввести ли в иерархию наград звание Героя России и Звезду Героя? Ладно, подумаю об этом позже.

— Александр Павлович, я бы себе и подполковника не дал, — честно признался я, — не то, что полковника, как у моего дедушки. А здесь — целый генерал. Все-таки, звание обязывает иметь хоть какие-то знания. А я …

Чуть было не ляпнул, что в своей жизни больше, нежели отделением, не командовал, но вовремя вспомнил, что Кутепов этой детали не знает, а ныне “покойный” Павел Кутафьев, в армии не служил и на воинскую службу отправился бы после окончания университета. Вряд ли он пошел бы служить нижним чином, скорее каким-нибудь военным чиновником, но никак не генералом.

Но Кутепов лишь пожал плечами и поспешил удалиться, решив оставить меня наедине с моими сомнениями. Оно и понятно, на него разом свалилось столько дел, что подумать страшно. Впрочем, у меня их не меньше.

Дальше на меня всей своей мощью обрушилось министерство двора, в котором имелся целый отдел протокольных церемоний, с армией всевозможных чинов, носивших придворные звания. Они, разумеется, сразу же занялись похоронами и постоянно таскали мне на подпись разные бумаги, касающиеся тонкостей императорского погребения.

Для меня настоящим шоком оказалась новость, что внутренности умершего следовало извлечь, забальзамировать, а потом похоронить. Причем — в той же самой могиле, куда позже поместят и гроб с телом. И сами похороны состоялись не на третий день, а спустя две недели. Неделя была потрачена на перевозку тела Николая Александровича в Москву, прощание жителей старой столицы с государем и траурные службы во всех храмах Первопрестольной. Потом, в течение следующей недели, с императором прощался уже и Санкт-Петербург. Первоначально прощание планировалось в усыпальнице императоров — Петропавловском соборе, но поразмыслив, решили установить гроб в Исакиевском, то есть, в кафедральном соборе во имя преподобного Исаакия Далматского.

Дальше понеслись новые волны чиновников. Хотелось за голову схватиться.

Спрашивается, почему нельзя было сразу принести мне все распоряжения, указания и инструкции, касающиеся погребения, а не притаскивать их по одной штуке в час, отвлекая меня от тех документов, в которые действительно следовало вникать?

Вопросов к бюрократам у меня накопилось множество. Например: Почему без императора нельзя выбрать кирпич, предназначенный для внутренней облицовки могилы? Почему глава государства должен подписывать разрешение на бальзамирование покойного императора клинике доктора Войцеховского и утверждать количество вагонов и список персонала в траурном поезде Санкт-Петербург — Москва? А ещё вот, неужели без моего согласования нельзя организовать изменение в расписании на железной дороги? Это что, нельзя решить без августейшей воли?! Эти вопросы я задавал себе по нескольку раз в день… Но оказывается, нельзя. По факту оказалось, что двор полон бездельников не способных взять ответственность на себя. Ладно бы что-то такое глобальное, жизненно важное, но уж с похоронами могли бы и расстараться. Понимаю, государь-император заслуживает достойного погребения и его смерть касается целой империи, но на мой взгляд, сваливать всё на меня это перебор.

Мне пришлось занять рабочий кабинет императора в Зимнем дворце, чтобы хотя бы систематизировать бумаги, скопившиеся за последнее время. Хорошо ещё, что Николай Александрович, как он не был болен, но умудрялся работать с документами.

Первым делом уложил в отдельную стопку донесения губернаторов, которые они пишут в двух экземплярах — один для меня, второй для МВД (полежат денька два, ничего не случится). Не колеблясь подписал все бумаги, поступившие от Кутепова — сметы на выделение дополнительных средств народным училищам и казенным больничным учреждениям, поставил подпись на представление к званию генерала какого-то полковника, утвердил в должности полномочного посла Российской империи в Бразилии тайного советника Бычкова (все равно я его не знаю) и даже завизировал прошение о разводе, поданное некой купчихой Люсиной. Дескать — ее муж, Люсин Харитон Ильич, купец первой гильдии, не дает ей развод, хотя она уже два года живет с другим мужчиной и даже прижила от него сына. Тоже, кстати, непонятное дело. Отчего император должен решать — давать купчихе развод или нет? Ну, раз канцелярия доставила прошение, значит сохранить ячейку государства смысла нет. Пусть господа Люсины строят новые отношения. Но все-таки, нужно с этими бракоразводными делами что-то решать. Может, спихнуть их на губернаторов? Пусть на месте решают — разводить или не разводить супругов, проживающих в разных местах.

Еще одно прошение повергло меня в ступор. Оказывается, император должен решать — хоронить ли в освященной земле земского фельдшера Осьминкина, выпившего яд? Дескать — не очень ясно, выпил ли парень отраву с обдуманными намерениями, или это вышло случайно? М-да… Ошалеешь тут. Епархиальная власть не решилась взять на себя ответственность? Дескать — а вдруг это самоубийство, грех на них ляжет. Вот так всегда. Валите все на царя, словно у него своих грехов мало. Но с другой стороны, если это прошение пришло ко мне, нужно что-то решать. А что тут решать? Применим презумпцию невиновности. Ежели, неясно, самоубивец он или нет, исходим из того, что Осьминкин выпил отраву случайно. Накарябал в правом верхнем углу резолюцию «Разршть» и поставил подпись «Алкср».

Нет, определенно нужно потренироваться, чтобы подпись выходила красивая и строгая, как и положено для высшего начальства. А иначе будет, как с автографами Петра Великого. Вон, потешаются над его каракулями. А не подумают о том, как нам царям тяжко сидеть, читать всякие бредни да ещё и подписывать.

Следующую стопку бумаг я утверждать не стал. Почему? Да потому, что это был квартальный отчет Кабинета Его Величества, за подписью его управляющего князя Сангушко. В цифрах, вроде бы, все тут правильно, но я только полистал странички, как меня укололо. Нет уж, пусть уточняют и переписывают. Я не враг собственному здоровью, а испытывать уколы, пусть и слабенькие, никак не хочется. Простите, господа, но нервные клетки не восстанавливаются. Поэтому, не мудрствуя лукаво, начертал синим карандашом надпись: «Уточнить данные и доложить», поставил подпись и кинул бумаги в сторону. Придет секретарь и заберет. А вообще, коли я вспомнил о Петре Первом, то надобно вернуть практику «наддрания». Прочитал государь документ, слегка надорвал первый лист и вернул, а уж секретарь пишет: «Вернуть с наддранием», то есть, без исполнения.

Так я и провёл всё время.

Две недели кабинетных бдений, почти безвылазных, почти без глотка свежего воздуха. Каюсь, я почти с радостью отправился на похороны, хоть какое-то разнообразие. Хотя этих мероприятий я не люблю. Но здесь вполне веская легальная «отмазка» для того, чтобы вылезти из-за стола и подышать свежим воздухом. Пускай и в неудобном генеральском мундире.

И вот, траурный кортеж выдвинулся от Исаакиевского собора к Петропавловской крепости. Кругом марширующие чины и знамена. Крышка гроба, к которой прикреплены многочисленные ордена государя, сам гроб, водруженный на орудийный лафет, а следом два рыцаря. Один на коне, в позолоченных доспехах и поднятым мечом, а второй пеший, в черных доспехах, с опущенным мечом. Золотой символизировал жизнь, а черный, соответственно, смерть. Мудрый Иван Иванович сообщил, что два рыцаря, символизирующие начало и конец, привнес в российскую похоронную обыденность Петр Великий, а после него это стало нормой. Не для всех, разумеется, а лишь для самых торжественных похорон. Впрочем, как писал некогда историк Ключевский, куда не кинь взгляд, везде упрешься в новшество Петра Алексеевича. Стоит ли говорить, что меня (в смысле, не именно меня, а Павла Кутафьина) хоронили гораздо скромнее. А как хоронили меня самого, в моей реальности, я даже и представить не могу. Осталось ли что-то для похорон?

Я шёл почти сразу же за двумя рыцарями, стараясь соблюсти дистанцию в четыре шага. А следом уже шли ближайшие родственники. Мужчины — пешком, а женщины в каретах. А в одной из карет нынче пребывает Ольга Николаевна, матушка наследника престола, ставшего императором, а ещё и целых три тётушки, знавшие цесаревича с его голожопого детства. С тетушками, надеюсь, как-нибудь разберемся. С ними-то мне вообще не обязательно близко общаться. Как-никак царь я теперь, дел много. А вот с матушкой… Здесь уже никакие финты не пройдут, придется встречаться. Да и как так, если сын не пожелает увидеть собственную мать? Это уже не просто свинство, а свинство в кубе. Да и подозрения может вызвать…