Носилки поставили на вынесенные из дома лавки. Агафья принялась водить руками над телом больного.

— Как же ты так неаккуратно? Как же тебя угораздило-то? Матрёна Егоровна вот на тебя жалуется, что не бережёшь себя! А кто ж заботиться о ней станет, коли тебя не будет? Спину свою всю чувствуешь?

— Поясницу не чувствую, и вниз…

— А ноги чувствуешь?

— Нет.

Агафья водила рукой над телом охотника, трогала ноги, грудь. Матрёна Егоровна продолжала жалобным голосом, вытирая слёзы, беспрестанно бегущие из её глаз:

— Врач сказал, что спина повреждена, ноги потому не двигаются. Сказал, что лежать теперь ему всю жизнь оставшуюся. Что делать-то? Помоги, Агафьюшка!

— Давно то было?

— Да, почитай, месяца два тому!

— Хорошо, что недолго лежит, ноги ослабнуть не успели. Помогу, заносите в дом! — Сказала Агафья и пошла в сарай.

Возвратившись с полной корзиной трав и баночек, Агафья долго молилась перед образами, потом сказала:

— Подите-ка все на улицу, мы с Матрёной сами здесь управимся!

Сыновья Григория Несторовича вышли за калитку и сели в машину, закурив и открыв обе двери. Искатели молча продолжили колоть дрова, изредка бросая взгляд на двери и окна дома. Вика неторопливо складывала колотые дрова в поленницу.

Через два часа дверь дома открылась и показалась Матрёна Егоровна. Она замахала руками сыновьям:

— Феденька, Пашенька! Подите сюда, на воздух отца вынесите!

Снова в четыре руки носилки с Григорием Несторовичем вынесли на улицу и поставили на лавки. Он устало смотрел перед собой и тяжело дышал, Матрёна Егоровна обтирала его лицо платком. Агафья с уставшим, вспотевшим лицом подошла к носилкам:

— Дыши, дыши, Григорий Несторович, сейчас жар уйдёт, легче станет! Дыши! Как себя чувствуешь?

— Спасибо тебе, Агафьюшка! Легче мне, и болит как-то потише. Пить только хочется!

— Да и я сморилась, Григорий Несторович, тоже попила бы! — Кивнула Агафья.

Неожиданно она негромко произнесла твёрдым властным голосом: