Он черкнул несколько слов на обороте карточки с надписью «Кузьменков Виктор Иванович, кандидат биологических наук».
– Поднимись на двенадцатый этаж, на кафедру ксеноботаники. Спросишь лабораторию экспериментальной микологии, им, кажется, нужен лаборант. Завлаба зовут Яков Израилевич. Если он тебя возьмёт – сможешь работать и готовиться к экзаменам. А хорошо себя зарекомендуешь – замолвит словечко перед комиссией. И имей в виду, мы тут живём не по неделям, а по декадам, придётся привыкать.
– По декадам? Это как?
– Десятидневки. Восемь дней работы, два отдыха. Сегодня первый день декады.
Абитуриент повертел визитку в пальцах.
– И что мне надо будет делать?
Юность, как всегда, тороплива, вздохнул про себя секретарь. Зарплата, режим работы – это их не заботит. Другое дело – задачи, опасности, желательно, смертельные.
– Вот возьмут и узнаешь. Да, и напиши заявление – Университет выдаст тебе в счёт будущей стипендии небольшой аванс.
– Но я могу не набрать балл, достаточный для получения стипендии…
– А для чего, по-твоему, я посылаю тебя к Яше? Премии за выходы в поле – это, друг мой, не стипендия! С полным иммунитетом к эЛ-А и такой физподготовкой тебе прямая дорога в рейдеры, а это уже совсем другие деньги. Рейдеры, – пояснил секретарь, – это сотрудники, обученные для действий глубоко в Лесу. Элита!
– Но меня никто не обучал…
– Обучат. И не забудь сдать анализ крови, без него тебя дальше вестибюля не выпустят.
Молодой человек сгрёб со стола бумаги и заспешил к двери. Секретарь проводил его взглядом и отогнал от себя вопрос, не дававший покоя уже третий день: зачем его старинному приятелю и однокашнику, ныне проректору сколковского филиала МГУ понадобилось, чтобы этот абитуриент попал именно в лабораторию экспериментальной микологии?
III
Даже с закрытыми глазами можно было с лёгкостью определить направление на набережную Водоотводного канала – по незримому, но убийственно реальному потоку удушающей, злобной энергии, хлещущей со стороны Чернолеса. Оттуда и приходят шипомордники – перебираются по Калинову, некогда Лужкову мосту. Ни одна самая отмороженная тварь не рискнёт сунуться в воду у берега Болотного острова – в момент одни косточки останутся…
Сергей повернулся к чёрному напору спиной и зашагал по Лаврушинскому переулку, мимо кирпичных тумб, соединённых проржавевшей фигурной решёткой.
Сквер на углу Ордынского тупика оккупировали великанские грабы. Их кроны смыкались высоко над крышами – на глаз в этих гигантах было метров по семьдесят.
Петюня, как выяснилось, и не думал паниковать. Он сидел на поваленной колонне, оставшейся от какого-то памятника, и дымил самокруткой. Серый ослик, постоянный спутник челнока в его коммерческих рейсах по Лесу, меланхолически пощипывал ползучую травку, которым была оплетена голова, венчающая колонну. Приметная такая голова: худое, измождённое лицо со впалыми щеками и скорбно изломанным разрезом рта. Её, как и саму колонну, покрывала густая зелёная патина.
– Ты бы за животиной приглядывал… – посоветовал Сергей. – Не ровён час, потравится. Чернолес в двух шагах, хрен его знает, что оттуда ветром надует?
– Не… – лениво отозвался челнок. Он погасил бычок о нос памятника и спрятал в кисет. – Скотина умная, знает, что можно жрать, а что – нельзя. Да и желудок лужёный, проволочный вьюн, и тот переваривает. Где твой ящик-то, приволок?