Света хмуро глядела на меня, долго, а потом отправилась к входной двери. Я испугался, что она уходит вовсе. Ведь я многое собирался ей рассказать.

— Я отведу Рексу домой. И принесу болеутоляющее. У меня есть сильное, — говорит она.

На меня нападает запоздалый мандраж, я собираю всю волю в кулак. Переключатель в моей голове давным-давно сам вернулся в исходное состояние. Я больше не берсеркер, а среднестатистический придурок с набитой окровавленной мордой.

Это во мне говорит старая моя часть. Та, что не представляет себе жизни без тихих часов самобичевания и одиночества. Без оторванности и отчаяния. Старая часть сопротивляется попыткам бабочки летать. Гусенице приятней ползать среди травы, где ее не высмотрит даже шустрый воробей. Бабочка летает и ежесекундно рискует собственной шкурой.

Я слышу треск. Это моя жизнь расползается по швам.

Вернувшись, Света поит меня болеутоляющим, от которого моя голова идет кругом. Я лег на диван, наблюдая вращающуюся вокруг оси комнату. Ночь предстоит провести в лихорадке. Я ранен в самом настоящем бою, я пойму это позже, когда Генерал объяснит мне все до конца. Света хочет уйти, убедившись, что со мной нормально. Я держу ее за руку.

Мне надо с тобой поговорить. Рассказать обо всем.

Нет, она не понимает зачем.

Лекарство снижает мои умственные способности, боль прошла, однако наваливается усталость.

Приходится приложить максимум усилий, чтобы до Светы дошел смысл моих слов. Во мне нет таланта Генерала к проповедничеству. Я перескакиваю с одного на другое. У меня не хватает аргументации. Видимо, этот монолог напоминает бред горячечного больного. Что-то такое и было. Света внимательно слушала.

Она не верит.

В конце концов я умоляю о единственном — составить мне компанию.

Нет, это не укладывается у нее в голове.

Как ты пойдешь с таким лицом по городу, спрашивает она.

Я смеюсь.

Этажом ниже старуха выговаривает Свете, что та мешает ей спать и ходит по ночам как помешанная. Она даже не спрашивает, в чем причина. Любительнице сериалов плевать, у нее другая система координат, свой набор ценностей.

Рекса забралась под кровать и пытается уснуть. У собаки чуткий сон. Квартира Светы пропахла корвалолом, запах впитался в обои и шторы. По невидимым порам корвалол просачивается ко мне наверх. Я думаю, это предвестник скорого упадка. Молодая здоровая женщина не должна жить в таких условиях — рядом с покойницей, мечтающей о Латинской Америке.

Я лежу на своей кровати, одурманенный лошадиной дозой обезболивающего. Больше всего у меня болят кулаки. На костяшках кусочки пластыря, суставы опухли, стали синими. Единственные приятные мысли — о том, что черным досталось сильнее, чем мне, а ведь я был один. У меня целы зубы. Мой кулак разбил чьи-то передние резцы, значит, расквасил и губы врага. Ему должно быть во сто крат больнее.

Сон не приходит. И меня бесит бездействие.

Я пропускаю через себя время, пытаюсь прочувствовать его субстанцию. Оно холодное и липкое, словно железо на морозе. Не прикасайся языком, иначе лишишься его куска.