— Надо будет все продумать так, чтобы до погони дело не дошло, — сказал Максим. — Если не возражаете, я беру на себя общее руководство операцией, ну и Кристину на вокзале подстрахую, само собой.
Никто не возражал.
— Да, и еще чуть не забыл! — продолжил он. — На время операции нам всем надо будет сменить симки на анонимные — у нас они продаются в любом киоске, а потом их просто выбросим и все, никакая спецслужба нас по ним не вычислит.
— Для полной конспирации нам нужно сменить не только симки, но и телефоны, — поправил его Эдик. — У меня одноклассник на вещевом рынке торгует бэушными мобильниками, можно у него недорого купить работающие, и выбросить их потом не жалко.
— Годится, — поддержал его Максим. И, поскольку больше вопросов и предложений не поступило, отправил по электронной почте письмо «заказчику» с указанием, что тот должен оставить для них оговоренную сумму в автоматической камере хранения на Центральном железнодорожном вокзале и сообщить им номер ячейки и шифр. Как только деньги будут получены, его заказ считается принятым к исполнению.
Нет человека — нет проблемы. Вышедший пару месяцев назад из тюрьмы Анатолий Бессонов — известный в криминальной среде лагерный «отрицала» по кличке Бес — был проблемой, прежде всего, для самого себя. В том, что большую часть своей жизни он провел за колючей проволокой, Бес мог винить только себя. Он получил свой первый срок (два года воспитательно-трудовой колонии) в четырнадцать лет за участие в квартирной краже, а вышел на свободу в тридцать пять, проведя за решеткой в общей сложности почти два десятилетия.
Попав на зону в знаменитую колонию для малолеток имени Макаренко, Бес сразу решил, что будет на зоне «отрицалой», то есть отрицать лагерные порядки и категорически отказываться работать. Такие злостные нарушители режима — головная боль для администрации, и новоявленного «отрицалу» сразу начали «перековывать», в основном кулаками бригадиров. Однажды бугры завели Беса в сушилку и избили так, что он надолго попал в больничку, но, выйдя оттуда, работать все равно не стал, а своему бригадиру гордо заявил: «Меня можно убить, но сломать нельзя». В том, что сопливый «отрицала» настроен более чем решительно, бригадир вскоре убедился на своей шкуре с летальным для себя исходом.
Когда Бесу сказали, чтобы тот опять пришел вечером в сушилку, он заранее изготовил из разобранных портняжных ножниц заточку, пришел в сушилку раньше бригадиров и стал ждать. Как только дверь открылась, он первому же вошедшему всадил половинку ножниц куда-то в брюхо и, войдя в раж, вонзал ее в бригадирский живот до тех пор, пока остальные бугры не разбежались.
За этот «подвиг» суд добавил ему еще восемь лет к уже имевшимся у него двум годам колонии, итого получилась десятка, отбывать которую Беса перевели в другую колонию для несовершеннолетних преступников, куда он прибыл уже настоящим «отрицалой». По достижении восемнадцати лет его отправили на взрослую зону, а его дело было уже испещрено пометками — склонен к побегу и бунту, «отрицала». На взрослой зоне его подвели к вору в законе, которого все звали Михалыч. Погоняла, как у других зеков, у него не было, зато уважением Михалыч пользовался огромным и стал для Беса чуть ли не отцом родным. Сам Бес был уверен, что со временем тоже станет вором в законе, как его наставник, но из-за того, что он в горячке ударил ножом равного себе по масти, он на своей воровской карьере сам поставил крест и остался просто «отрицалой».
Благодаря таланту портить жизнь в первую очередь самому себе, Бес не вылезал из тюрем. Не успевал он отбыть один срок, как зарабатывал новый. Только за участие в бунте, поднятом в лагере Михалычем, Бес к своей десятке получил довесок еще восемь лет и уже так запутался в своих сроках, что об освобождении даже не думал. Но все рано или поздно заканчивается, и в один прекрасный день Бес вышел на свободу и был очень удивлен, с какими почестями братва его встретила за воротами тюрьмы. Он и не знал, что у него столько дружбанов на свободе. Оказалось, что многие когда-то с ним сидели и не забыли его. Да, из-за досадного «косяка» ему не суждено стать «законником», но все равно блатные очень его уважали как известного лагерного «отрицалу», и братва одела-обула его, к тому же ему подарили тридцать тысяч долларов на обзаведение и поправку здоровья. У бывшего лагерного «отрицалы» началась новая жизнь, но и на свободе работать Бес ни на кого не собирался. Вернувшись в Слобожанск, он встретился с одним из местных авторитетов Петром Баштановым, который принял его очень тепло, ведь они знали друг друга с детства, но когда Баштан предложил ему стать одним из его бригадиров, Бес наотрез отказался — мол, он никогда ни под кем не ходил. На том и расстались, договорившись, что Бес не станет лезть на чужие территории, а будет осваивать свои. Бесу достался элитный банно-оздоровительный комплекс «Афродита», на который Баштан сам давно зарился, но этот объект оказался ему не по зубам, потому как принадлежал вице-мэру Арсению Марковичу Гершевичу — известному в криминальном мире Слобожанска авторитету по кличке Гера.
Для «отрицалы» Беса вице-мэр Гера авторитетом не был. «Воровской закон» запрещал любое сотрудничество с государством, и Бес, свято чтивший воровские традиции, счел себя просто обязанным получить с отступника свою долю. Банно-оздоровительный комплекс, который он с благословения Баштана собрался рэкетировать, Бесу сразу понравился. Особенно девицы, которые там постоянно крутились. При «Афродите» их был целый штат. Длинноногие дивы, возрастом не старше двадцати пяти лет, официально числились уборщицами, прачками или массажистками и как штатные сотрудницы регулярно проходили обязательный для них медосмотр. Администрация оздоровительного центра, который раньше был заурядной городской баней для простолюдинов, беспокоилась об имидже своего оздоровительного заведения и предлагала клиентам только проверенных девочек.
В экстренных, правда, случаях, когда для обслуживания посетителей с повышенными запросами собственного контингента не хватало, у дежурного администратора всегда был под рукой список телефонов девочек по вызову из агентства «добрых услуг» «Русалочка», с которым у «Афродиты» был заключен неофициальный договор о том, что выехавшие по вызову девочки должны быть абсолютно здоровы. «Афродита» со своей стороны гарантировала прибывшим на подмогу «русалочкам» личную безопасность.
Основными завсегдатаями нового оздоровительного центра с отдельными саунами, бассейнами, массажными кабинетами, бильярдом и ночным баром стали представители более имущих слоев населения: преуспевающие бизнесмены, владельцы частных автозаправок, процветающих фирм, рынков и приватизированных предприятий, кое-кто из слобожанской богемы, само собой — бандиты, коррумпированные менты, прокуроры, депутаты и прочие представители власти. В элитной бане устраивали презентации, заключали сделки, проводили деловые совещания, решали судьбы зарвавшихся конкурентов. Без девочек оздоровительно-помывочные мероприятия, как правило, не проходили.
Бес заявился в эту баню на правах ее будущего хозяина. Не объясняя, кто он такой, подошел к дежурившим в холле двум халдеям и сказал им, чтобы те прислали ему в сауну массажистку. Те ответили: без проблем, плати и бери любую. Бес не был бы самим собой, если бы сразу не полез на рожон. Мол, он, Бес, деньги никогда за баб не платил и платить не собирается, а когда получил вежливый отказ, рассвирепел так, что успокоить его удалось только с помощью подоспевших охранников, которые вытолкали дебошира взашей, да еще и дали ему хорошего пинка под зад.
Такого оскорбления Бес снести не мог и на следующий день приехал в «Афродиту» с целой бригадой вооруженных битами братков и потребовал, чтобы к нему вышел хозяин этой, как он выразился, «гребаной бани», иначе он тут разнесет все к чертовой матери. Таких наглых наездов на элитный оздоровительный комплекс, владельцем которого был сам вице-мэр, еще не было. Вице-мэр, понятное дело, разговаривать с каким-то невесть откуда взявшимся Бесом не стал бы, и разбираться с этим отморозком пришлось директору бани Виктору Валентиновичу Секачеву — бывшему подполковнику милиции, отсидевшему двенадцать лет за убийство.
Бес с этим жирным боровом разговаривал презрительно, как с «мужиками» на зоне. Секачев же сразу понял, с кем имеет дело. И когда Бес внаглую потребовал платить ему ежемесячную десятину с доходов бани, мол, это теперь его территория, Секачев даже не пытался убедить своего оппонента в том, что тот не прав. С трудом сдерживая себя, чтобы не придушить хлипкого на вид Беса прямо у себя в кабинете, Секачев сказал ему, что решать такие вопросы за спиной хозяина он не может, но обязательно доложит ему о возникших к ним претензиях.
— Ладно, переговори со своим хозяином, — согласился Бес. — Только передай ему, что если я не получу свою десятину в конце этого месяца, со следующего будете платить мне вдвое больше, — предупредил он.
На том и расстались. Проводив незваного гостя, Секачев беспокоить вице-мэра из-за наезда какого-то Беса не собирался. Гершевич для того и поставил его управлять баней, чтобы он сам решал такие вопросы. Что-что, а «решать вопросы» Виктор Валентинович умел, за что в свое время ему и доверили такую хлебную должность, как начальник городского отдела милиции на Центральном рынке. По сути, он прикрывал (в разумных, конечно, пределах) орудующие на рынке преступные воровские группировки. Правда, действовал Секачев не сам по себе, а в тесной связке со своим начальством, регулярно «отстегивая» ему от прибыли. Одни «наперсточники» на своих игровых станках «поднимали» за месяц до ста тысяч долларов. А у бригады, торгующей угнанными автомобилями, обороты были еще солиднее да плюс толпы мошенников, карманников, наводнивших крупнейший в городе рынок. Вся эта разношерстная публика добросовестно платила за «крышу», и деньги текли через Секачева рекой, но лично в его карманах оседала лишь малая толика того, что давал ему рынок. Львиная доля уходила наверх, городскому и областному руководству. Приличные деньги приходилось тратить и на сотрудников из инспекции по личному составу и их «неподкупных» конкурентов из Управления внутренней безопасности, специально созданного для борьбы с такими предприимчивыми милиционерами, как Секачев. Не забывал он подкармливать и прокуратуру, надзирающую не только за рядовыми ментами, но и за сотрудниками вышеупомянутой инспекции и внутренней безопасности.
Бедный Секачев буквально разрывался на части, чтобы никого не забыть и никого не обидеть. Крутиться ему приходилось денно и нощно, и он был постоянно на нервах, но не роптал, зная, за что работает. В результате им были довольны все: и бандиты, которые промышляли на рынке, не опасаясь преследования со стороны органов внутренних дел, и высокопоставленные менты, которые по идее должны были требовать от майора милиции Секачева нещадно с этими бандитами бороться.
Службу в милиции он начинал простым милиционером-водителем роты ППСМ и с первых же дней проявил себя свойским парнем. Пил наравне со всеми, лазил по карманам у задержанных пьяниц и ничем особым не выделялся. Так бы и служил Витек Секачев водилой по сегодняшний день, если бы не пришла разнарядка в юридическую академию. Чему он там научился, в этой академии, неизвестно, но сразу по ее окончании его назначили на офицерскую должность зама по тылу того самого ГОМа, который он впоследствии и возглавил. И все у Витюли, как по-приятельски называли Секачева его сослуживцы, было хорошо, но этого «хорошего» майору всегда казалось почему-то мало. Глядя завистливыми глазами на других, Витек горько осознавал, что, как и прежде, барахтается где-то на нижнем уровне. Ну, не совсем так уж и на нижнем, но и не на верхнем, это точно. Над начальником ГОМа Секачевым была еще такая свора начальников, что не хватит и пальцев на руках, чтобы всех их перечислить, ведь кормить ему приходилось два управления — городское и областное, а рынок-то не бездонная бочка. Хорошо, на его «земле» все было под контролем: без его ведома даже нищие не посмеют свое жалкое подаяние просить, и рынок жил своей обычной жизнью: мельтешили, ни от кого не таясь, с пачками купюр менялы-кидалы; мошенники всех мастей обували «лохов»; карманники резали сумки зазевавшихся покупателей; охранники-рэкетиры снимали «местовые» с запуганных вчерашних инженеров.