Громила вжался в диван и виновато проскулил:

— Ваш брат выходил из подвала, когда я вернулся. — И попытался успокоить разъярённого начальника: — Ничего не пропало, клянусь. Я проверил — все составляющие на месте.

— Идиот! С чего бы Сибасу красть отрубленные пальцы, вырванный язык и глаза⁈ — рявкнул Удильщик. — Я велел тебе сидеть здесь, а не дымить вонючими папиросами на улице!

— Виноват, господин Лаврак, — Аппель опустил голову, словно провинившийся школьник, и начал разглядывать носки своих грязных ботинок.

Койкан решительно поднялся со своего места и замахнулся. Подчинённый дёрнулся в сторону, уворачиваясь от удара, которого не последовало.

— Если не можешь выполнять обычные поручения, иди и сторожи калитку, как вшивый пёс! — отчеканил главарь, опуская руку.

Громила, шаркая, засеменил в сторону выхода и, аккуратно прикрыв за собой дверь, исчез в прохладе наступающей ночи.

— Папа? — голос Марии звучал утробно, низко и совсем перестал быть похожим на девичий. — Папочка?

Лаврак сокрушенно закрыл глаза и глубоко вздохнул. Послышался плеск воды и булькающие стоны. Койкан поспешил к дочери и открыл дверь в комнату, где стоял сосуд перелома. В его глубине плавало мутирующее создание: глаза девочки вылезли из орбит, разъехались к вискам и поменяли цвет. Зрачок расширился и почернел. Челюсть выдалась вперёд, верхняя губа раздулась и повисла безобразным розовым лоскутом. Некогда густые вьющиеся волосы красивого золотого оттенка почти выпали, и на голове образовались крупные проплешины.

— Можно мне мышку? — облизываясь, басом проговорила Мария. — Я слышала, как они сладко пищали, папа.

Удильщик поджал губы, и на его скулах заходили желваки. Он подошел к сосуду и опустился перед дочерью на колени. Пригладил остатки светлых прядей, проведя рукой по голове ребенка, и убрал скопившуюся возле глаз белую слизь. Мария дёрнулась и зашипела: Койкан нечаянно задел недавно образовавшуюся, еще не совсем заметную чешую и сломал несколько маленьких прозрачных лепестков. Девочка раскрыла крупные жабры и, выпустив из них звук, напоминающий свист, погрузилась по шею в воду. Из груди отца вырвался непроизвольный стон.

— Мышку, — медленно повторила Мария, выпуская изо рта крупные пузыри. — Мышку!

Не боясь промокнуть, Лаврак перекинулся через борт и крепко обнял дочь, прижимая к себе мокрое исхудавшее тело.

— Конечно, можно. — Его голос сорвался, и он выпустил ребенка из рук. — Какая ты всё-таки у меня умница, милая.

Мужчина встал, поспешно вышел из комнаты, быстро поднялся на второй этаж, нащупал в темноте маленькую коробку и вернулся с ней в помещение, в котором пахло гниющей плотью, застоявшейся водой и горем. Удильщик взял одного грызуна и положил себе на ладонь: зверёк вяло поскрёб лапкой по загрубевшей коже. Его маленькие розовые ноздри раздулись, а тельце задрожало в такт биению крошечного сердца. Отец протянул руку и коснулся дряблых губ дочери. Мария принюхалась. Взвизгнула от радости, быстро погрузилась под воду и, резко вынырнув, полностью облепила обезображенным ртом ладонь мужчины. Лаврак осторожно вытащил руку из зубастой пасти: на его ладони осталась лишь густая смердящая слюна. Послышался хруст костей: девочка, чавкая, жевала долгожданное лакомство. По её подбородку струилась мышиная кровь. Алые капли медленно погружались на глубину и, растворяясь, меняли оттенок воды на бледно-розовый.

Лаврак схватился пальцами за кромку борта так сильно, что костяшки пальцев побелели. Прислонился лбом к стенкам сосуда и громко закричал, широко открывая рот.

Мария вздрогнула и ударила тонкими руками по мутной поверхности. Крупные брызги приземлились прямо на голову Лаврака, и волосы, намокнув, тут же почернели и прилипли к вискам. Животные инстинкты предупредили девочку о надвигающейся угрозе, и она мигом опустилась на дно. Замерла, выжидая, когда человек в костюме уйдет. Вода приглушила отчаянный вопль, и мысли устремились к единственному желанию: набрать в пасть густой и тёплой бордовой жидкости и уютно барахтаться в ней нескончаемую вечность.

Глава 22