Книги

Дары джиннов

22
18
20
22
24
26
28
30

– Магия, – мрачно буркнула Сара, вглядываясь сквозь пламя в звёздное небо.

– Нет, – покачала я головой. Когда-то и сама бы так решила, но с тех пор успела хорошо узнать этот мерцающий, неестественно яркий огонь – тот самый, что вспыхнул в подземельях султанского дворца, когда умер джинн Фереште. Пламенная кровь древних, которая оживила глиняных абдалов, стерегущих пустые улицы Измана, а теперь превратила город в одну огромную тюрьму. – Это дело рук человеческих!

«И вот великая стена пламени поднялась до самых небес, пленив её до скончания веков…» – строки из Святого писания, которое вбивали мне в голову все шестнадцать лет жизни в Пыль-Тропе, будто сами собой всплыли перед глазами. Как и все, я хорошо знала историю Ашры и её чудесной стены – огненной завесы, оградившей мир от Разрушительницы в конце самой первой войны.

Вот только новая стена вовсе не спасала от великого зла и не была делом святых рук. Великое зло само захватило нас в плен.

* * *

Я не стала пока тревожить никого в доме, разбудила только одного Жиня, хотя разыскать его в многокомнатном лабиринте Скрытого дома оказалось непросто. Он лежал полностью одетый на неразобранной постели, закинув руку на голову и укрывая лицо от зловещего мерцания за окном. Трясти спящего не пришлось: едва я коснулась плеча, глаза зорко распахнулись, а пальцы с быстротой молнии сомкнулись на моём запястье и сломали бы его, не узнай он меня в темноте.

Выругавшись по-сичаньски, он сел и устало встряхнул головой, прогоняя сон:

– Не пугай меня больше так. Что случилось, Бандит?

– Хочешь сказать, женщинам ещё не приходилось будить тебя среди ночи? – Шутливые слова прозвучали натянуто. Я откинула с его лба прядь тёмных волос, всматриваясь в лицо и встречая тревожный взгляд.

Жинь снова взял меня за руку, теперь уже ласково, и бегло улыбнулся, совсем как в прежние времена, когда беды нас подстерегали не такие страшные. Затем на его лице мелькнуло понимание.

– Среди ночи? – Он бросил взгляд в окно и нахмурился, возвращаясь к суровой реальности.

Мы поднялись на крышу и стали ждать рассвета – настоящего. Дом понемногу просыпался, и у каждого, кто видел купол из пламени, в глазах появлялась растерянность. Все смотрели на меня, ожидая объяснений. Но что я могла им сказать?

Как устроена огненная завеса? Можно ли её преодолеть? Из-за нас она здесь или по какой-то другой, неизвестной нам причине?

Когда наконец сквозь пелену огня пробился первый солнечный луч, означая конец комендантского часа, мы с Жинем пустились в путь. Улицы были заполнены народом, люди выглядывали из домов, в страхе таращась на жуткое невиданное зрелище. У всех на языке вертелись те же самые вопросы. Стараясь не привлекать внимания, мы быстрым шагом пробирались сквозь толпу, не отрывая глаз от компаса в руке у Жиня. Такой же остался у захваченного в плен Ахмеда.

– Компас у него, – произнесла я вслух, чтобы удостовериться в этом. Ведь демджи не могут лгать.

Чем ближе мы подбирались к султанскому дворцу, петляя по тесным переулкам, тем сильнее у меня перехватывало дыхание. Ещё вчера, перед казнью, узники содержались там. Значит, должны находиться по крайней мере где-то в городе. Однако на широкой улице, выходящей на дворцовую площадь, стрелка показала в другую сторону, на юг.

Теперь мы удалялись от дворца, и сердце сжималось с каждым шагом. Пока вокруг были городские кварталы, надежда ещё оставалась. Только бы стрелка повернулась раньше!

Надежда умерла, когда мы подошли к южным воротам. Их назвали в честь Замана, первого султана Мираджа, потомок которого запер нас в своей столице. Другой потомок стоял рядом со мной.

Розовое небо на горизонте уже наливалось утренним золотом, а прямо за воротами вертикально вздымалась огненная завеса. Вблизи она смотрелась ещё внушительнее, потрескивая молниями и брызгая сердитыми искрами, и казалась голодным хищником, жаждущим поживы. Сразу становилось ясно, что дальше лучше не соваться.

Стрелка компаса в руке у Жиня указывала точно на стену огня.

Султан выслал пленников из города, а нас окружил пламенем джиннов. Где-то там, на юге, наши друзья проведут остаток жизни в заточении без суда. Такова милость султана.