Когда Маргарита шла по коридору, он стоял перед одним из буфетов и рассматривал с большим интересом старинные чаши и трубки.

– Тебе придется за многое просить у меня прощения, Маргарита, – сказал он вполголоса, но с особенным выражением, не оборачиваясь к ней.

– Мне, дядя? – замедлив шаги и безмолвно смеясь, она подошла к нему ближе. – Да я готова хоть сейчас, если ты желаешь. Дочери и племянницы всегда должны просить прощения, и это нисколько не унижает их достоинства взрослых девушек.

Он вдруг повернулся к ней, бросив на подходившего Рейнгольда такой строгий и мрачный взгляд, что долговязый юноша, смутившись, повернул назад и вышел с обеими старухами из галереи.

– Ты, по-моему, удваиваешь годы нашей разлуки, – сказал Герберт. – Я кажусь тебе очень старым и почтенным, Маргарита?

Девушка наклонила голову немного набок и лукаво посмотрела ему в глаза:

– Ну, знаешь, ты, пожалуй, еще не очень стар – в твоей бороде нет ни одного седого волоса.

– Хорошо уже и то, что ты их ищешь. Я даже удивился, когда в день приезда ты назвала меня дядей. Насколько я помню, так почтительно меня называл только Рейнгольд, ты же – никогда, – сказал он, глядя в окно.

– Правда, я никогда тебя так не называла, несмотря на строгие выговоры бабушки. Твое лицо не внушало мне тогда уважения: оно было белое и розовое – «кровь с молоком», как говорила Бэрбэ.

– Ах, так это оттого, что цвет моего лица изменился?

Она рассмеялась:

– Совсем не то. Все дело в твоей аристократической элегантной бородке – она невольно внушает уважение, дядя.

Он иронически поклонился.

– А когда я увидела тебя третьего дня в обществе красивой дамы и ты потом вышел в галерею, точь-в-точь «первый чиновник государства», весь пропитанный окружающей аристократической важностью, я прониклась к тебе уважением и мне даже стало за себя стыдно.

– Так я должен быть в восторге, что тебе теперь легко называть меня дядей?

Она, улыбаясь, покачала головой:

– Ну, пожалуй, этого от тебя нельзя требовать. Я понимаю, что не особенно приятно слышать от такой старой девушки, как я, обращение «дядя». Но с этим ничего не поделаешь. У нас, бедных молодых Лампрехтов, так мало родни – всего один брат нашей матери, и ты, хотя и не совсем родной нам дядя, должен будешь примириться с тем, что останешься для нас на всю жизнь дядей Гербертом.

– Хорошо, я согласен, милая племянница, но знай и ты, что если признаёшь меня дядей, то обязана мне повиноваться.

Маргарита вдруг смутилась и, казалось, что-то поняла.

– Ах, вот что, – сказала она, покраснев, и положила руку на карман, в котором лежало полученное письмо. В глазах ее вспыхнул враждебный огонек.