— Быть по сему, -сказал он, окидывая взглядом ставшие теперь темнозелеными окрестные холмы, которые никогда прежде не казались ему такими далекими. — Мой палец указывает вниз.

Ши Чжилинь вышел из своего черного лимузина, едва он остановился за воротами Сяньшаня. Слово это означает «Благоуханные холмы», и сей дивный сад находится в двадцати милях к северо-западу от китайской столицы, название которой — Бейцзин — эти чертовы иностранцы опошлили, произнося его как «Пепин» или даже «Пекин». Чжилинь любил приезжать в этот сад, закрытый для посещения широкой публикой еще в 1972 году. Мир и покой, царящие здесь, помогали прогнать все усиливающиеся последнее время боли. Позади его и немного левее была площадка перед той частью Летнего Дворца, которая была известна как Юаньминюань.

Лично на Чжилиня он всегда навевал грусть. После того, как дворец был разграблен и разрушен англичанами и французами в 1860 году, его пытались восстановить, но попытки реставрации были прекращены в 1879 из-за недостатка денег.

После этого немногие уцелевшие скульптуры, куски мрамора, остатки керамических покрытий и кирпичных стен просто исчезли. Деревья, за которыми любовно ухаживали на протяжении столетий, спилили на дрова, постройки снесли, чтобы добраться до железа, которым они скреплялись.

Из китайских построек — в основном, из дерева — ровно ничего не осталось. На площади, где на многие акры тянулись сады, теперь торчали кое-где руины стен да некоторые постройки европейского типа среди ровных рисовых полей.

Чжилинь преднамеренно повернулся спиной к бывшим садам и смотрел на лилово-серые склоны Благоуханных Холмов, возвышающихся напротив Юцуаньшаня — Холма Мраморных Фонтанов. Здесь много столетий назад геологические процессы извергнули на поверхность земли слои твердого известняка, со временем ставшего мрамором, из которого правители династии Цин строили дворцы, храмы, парковые постройки. Когда-то пещеры, образовавшиеся внутри холма, таким образом использовались как буддийские и таонские святилища, изумительные по красоте и изяществу своих мраморных колонн и алтарей.

Теперь Чжилинь преобразовал это место в военную зону, чтобы его не затоптали толпы туристов, по мере того, как Китай все шире и шире будет приоткрывать дверь для Запада. Он, прихрамывая, поднимался на холм а встречные солдаты и офицеры отдавали ему честь. Он терпеть не мог металлическую платину, которую доктора заставляли его носить на правой ноге, но без нее боль вообще парализовала мышцы.

На своей загородной вилле он каждый день упорно работал над собой в бассейне, занимался специальными изометрическими упражнениями. Через день к нему приходил известный специалист по массажу, а раз в неделю — по иглоукалыванию.

Ничто из этого, Чжилинь знал, не способно вылечить его тяжелое заболевание, связанное с перерождением тканей, да и в его возрасте (он приближался к восьмидесятишестилетию) это не имело особого значения. Его главной заботой было облегчить боли, и с эти данные процедуры справлялись весьма удовлетворительным образом.

Чжилинь подставил лицо летнему ветерку. Вокруг него простирались рисовые поля, радуя глаз свежей зеленью и тем смягчая его боль. Его взгляд упал на позолоченную солнцем крышу здания, расположенного за полем. Это был один из корпусов университета Циньхуа. еще одна причина, по которой Чжилинь любил бывать здесь.

Здесь он общался не только с природой, но и с молодыми людьми, цветами жизни. Он не уставал твердить своим коллегам-министрам, что молодежь — это будущее Китая, его самое ценное достояние. Но те не доверяли молодым, замечая в них лишь то, что они называли «тлетворным влиянием Запада», и ставили на пути их те самые преграды, которые им самим приходилось преодолевать пятьдесят лет назад.

В этом проявлялось не только сопротивление переменам в стране. Чжилинь с грустью видел в подобной ксенофобии проявление страха. Сопротивление можно преодолеть, как вода преодолевает шероховатости горной породы, сглаживая неровности своим течением. Но страх — это нечто совсем другое. По своей природе он является неразумной тупой реакцией на новое, и поэтому труднее поддается эрозии. Страх исподволь влезает в самую структуру явлений, делая их закостеневшими.

Но и это не особенно смущало Чжилиня. Если поток своим течением не может сточить преграду на своем пути, он меняет русло, оставляя эту преграду печься на безжалостном солнце. Лишившись прикрытия воды, она в конце концов начнет трескаться и разрушаться от смены температур, от дождей и ветра. Вот такую судьбу готовил Чжилинь своим врагам, которые были весьма многочисленны и могущественны. Пожалуй, вместе они представляли собой огромную силу. Как циклы веков, они, казалось, обновляются, становясь более хитрыми и ловкими.

Дважды за последние пять лет его пытались сместить. Первый раз из него пытались сделать козла отпущения и выставить на всеобщее поругание, как и Банду Четырех до него. Когда это не удалось, на следующий год та же самая группировка министров (ЦУН) пыталась выпихнуть его на пенсию под предлогом преклонного возраста и болезни.

Эта попытка, как и первая, провалилась, и двое наиболее активных членов этой ЦУН один за другим погибли от несчастных случаев. Официальное расследование правительственной комиссии признало, что это именно так и было. Возможно, оставшиеся в живых члены ЦУН думали иначе, поскольку с этого времени Чжилинь не встречал с их стороны противодействия. В результате этого проникновение в жизнь Китая элементов Западной рыночной экономики началось и шло более или менее гладко до последнего времени.

Примерно шесть недель назад из одного из своих многочисленных информационных источников он узнал, что некий подающий надежды молодой человек — по китайским понятиям, конечно, молодой, ибо ему было 52 года, — недавно назначенный директором Научного и Технологического Института, работающего на национальную оборону, встречался с членами ЦУН. Молодого человека звали У Айпин, и Чжилинь знал, что у него есть «рука» в центральных партийных органах и в Министрестве обороны. Последнее явствовало из того факта, что сразу же после назначения У Айпина в этот институт начали перекачиваться колоссальные средства. Конечно, для нового Китая военная промышленность всегда имела первостепенное значение, но пристальный интерес высшего руководства страны именно к этому институту был явно не случаен. Все это делало У Айпина весьма значительной фигурой, даже более могущественной, чем члены ЦУН, которые, что ни говори, все были министрами. Кстати, этот У Айпин был известен своей отчаянной борьбой против отхода Китая от ортодоксальной марксистско-ленинской идеологии.

Сейчас Чжилинь шел по дорожке через старинное кладбище. Как будто вся история Китая отразилась на :)тих надгробных плитах, которые видели все: смены времен года и династий, завоевания маньчжуров, японцев и иностранцев всех мастей. Все претерпела земля Китая. Ее били и колошматили, ее опустошали бездарные правители, начиная с маньчжуров и кончая современными вояками вроде Чан Кайши и тиранами вроде божественного Мао.

Чжилинь не мог не видеть, что, несмотря на его героические усилия, любимая родина после войны деградировала почти во всех сферах. В последние годы наметились просветы, но деградация угрожала по-прежнему.

Неужели этому не будет конца? -спрашивал он себя.

Духи погребенных справа и слева от него, казалось, наполнили воздух своими жалобными вздохами. Довольно, -шептали они ему в ухо. — Пора положить конец всему этому, иначе Китай просто не выживет в XXI веке.