Глава 4

Пропущенные смотрины

Я потеряла счет времени, иногда не понимаю, реальность вокруг меня, или расшалившееся сознание решило пошутить, нарисовав что-то несуществующее. Но иногда дурнота ненадолго откатывается, я становлюсь почти нормальной, если не считать того, что лежу на омерзительно-пропотевшей простыне укрываясь тонким одеялом и не всегда могу пошевелить хотя бы пальцем. Работают только уши, да и те еле-еле, со зрением все гораздо хуже, оно как бы есть, но не всегда находятся силы поднять веки.

Похоже, Улей не очень-то торопится меня восстанавливать.

Зато теперь я точно знаю, насколько убого выглядит тот закуток медицинского блока, который приспособили для содержание тяжелобольных. Особо не старались, и я понимаю – почему. Все дело в том, что далеко не каждая девочка может стать воспитанницей Цветника. Даже если ты красавица с завидным потенциалом, тебя не возьмут в том случае, когда от тебя можно ожидать подвоха в том, что касается физического состояния. Улей и правда лечит самые тяжелые случаи, но не всегда оперативно, а на некоторые вещи может опасно долго не обращать внимание или даже вообще о них забыть. Например, некоторые женские недомогания приходится устранять при помощи знахарей, это связано с изменением особенностей менструального цикла у иммунных.

Точнее – знахарок, ведь мужчинам в Цветнике доступна лишь часть смотрового зала и пристройка к нему. Пустить их сюда, в место, где содержат полуголую воспитанницу не способную в данный момент даже позвать на помощь…

Это совершенно невозможно.

Знахарки, которых время от времени здесь появляются, только круглые глаза делают. Похоже, ни одна, ни вторая не понимает с чем они столкнулись. Зря их приводят, я лишь раздражаюсь от их бесполезной суеты.

Зато когда они уходят, я остаюсь одна. Даже в моем состоянии это почти блаженство, ведь мы не знаем, что такое одиночество, рядом с нами всегда кто-нибудь есть. Иногда меня это напрягает до желания с кем-нибудь поскандалить без причины, так что даже в столь плачевном положении можно найти плюс.

К тому же прямо сейчас мое состояние улучшилось настолько, что я, похоже, могу не только шевелиться, а и решиться на большее. Куда большее. Например – сесть. Только не понимаю, зачем мне это нужно.

Лучше и дальше буду лежать и мечтать, чтобы невыносимая дурнота отступила далеко-далеко, а потом и вовсе ушла, попрощавшись навсегда.

Да, мне и правда лучше, веки поднялись без труда. Может и правда выздоравливаю?

А это что за шелест непонятный? И почему так странно открывается дверь медицинского блока, почти без скрипа, который я уже запомнила до последней нотки? Такое впечатление, что кто-то пытается проникнуть сюда украдкой.

Ширма резко ушла в сторону, и я с удивлением уставилась на необычно серьезно одетую Тину, – такое в повседневной жизни мы не носим, да и косметика парадная. Та, настороженно таращась в ответ, подчеркнуто-радостно воскликнула:

– Ли, мы думали, что ты тут при смерти лежишь, а ты вся такая розовая и красивая. Выздоровела?

– Кто бы меня тут держал здоровую?..

Ух ты, я, оказывается, умею говорить. Голос, конечно, так себе, но он все же не пропал.

– Тебе плохо?

– Нет, уже лучше, в обмороки почти не падаю. А кто тебя сюда пустил? И почему ты так интересно одета?

– А ты разве не знаешь?