– Прекрасный тост, – согласился Петр.

Пожарский выпил, посмотрел, как то же сделал Елагин, оглянулся на угловой столик, за которым сидела Жанна, прикрывая ладонями лицо. Она не плакала – просто закрылась от всего, что ее окружало, от мира чужого и злобного, переполненного посторонними и ненужными ей людьми.

Семен Ильич отвернулся, вздохнул и произнес негромко:

– Я, может, не разбираюсь в тонкостях душевных организаций, но, глядя на эту женщину, чувствую многое. У меня такое ощущение, что я знаю ее, знаю очень давно и понимаю.

– Может, вы влюблены?

Пожарский усмехнулся.

– Я вас умоляю. Любовь – это сказка для школьниц, хотя в нынешнее время школьниц совсем другое волнует…

Он замолчал, сообразив, что откровенничает с незнакомым ему человеком, и тут же уточнил:

– А вы откуда Жанну знаете?

– Я приятель ее подруги Марфиной. Вы знакомы с Ниной?

Семен Ильич не ответил.

– А с Витей Войтюком? – продолжил Петр.

– Вы следователь? Слишком много вопросов задаете. Если вас что-то интересует, вызывайте повесткой.

– Не обижайтесь. Я не из Следственного комитета. Я работаю на Веру Бережную. И у нас вопрос к вам. Перед своим инсценированным убийством Марушкин попросил привезти ему документы, которые и сейчас в распоряжении следствия. Это были сертификаты на драгоценные камни. Очевидно, следствие уже не сомневается, кому эти камни принадлежат. Какова общая стоимость товара?

– Реальная – несколько десятков миллионов, но в этом бизнесе есть нюансы.

– Я догадываюсь какие: чем чаще эти камни перепродаются, тем выше цена, и еще важно, кто был владельцем каждого. И реализуются они в основном через аукционы, а это риск – можно получить лишь заявленную стоимость лота, а она порой невысока… Ведь так?

Пожарский кивнул.

– А еще можно заложить камни солидному банку, – продолжил Елагин, – например, под обеспечение кредита для какого-нибудь инвестиционного проекта. Можете сказать честно, кто больше вкладывается в проект застройки: вы или Марушкин?

Семен Ильич побагровел, наклонил голову, посмотрел куда-то на носки своих ботинок и наконец взглянул в лицо Петра.

– Марушкин – нищий. Ну не совсем нищий, конечно, только почти все свои бабки он транжирил, раздавал каким-то своим вкладчикам – боялся, что они его за невыполнение обещаний когда-нибудь грохнут. Но у него есть связи, к нему есть доверие определенных людей… Он вложил в наш проект двенадцать лимонов евро, хотя я не уверен, что это все его деньги. Все остальное мое… Но если честно, не только мое: я тоже взял в долг немало, и если все сорвется, то меня порвут на лоскутки… А эти камни… Большая часть моя действительно, но самые дорогие я все же выпросил у одного авторитетного мальгаша, и если что-то пойдет не так, то меня скормят аллигаторам на какой-нибудь крокодиловой ферме… Если Леня, как вы говорите, жив, то я тогда ничего не понимаю. Может, он что-то заподозрил… Если он испугался за свою жизнь и прячется, то почему мне ничего не сказал, не предупредил. У меня с ним вполне доверительные, прочти дружеские отношения.