Ещё вчера он увидел в бинокль человека в милицейской форме, который, судя по всему, направлялся к Хребтовой. Ясно, что милиция понапрасну ходить в такую даль не станет. К тому же милиционер слишком внимательно разглядывал склоны Хребтовой в бинокль. В один момент Гришуне показалось, что взгляды их скрестились. Шалашов почувствовал, как спину обдало холодным ознобом. Как и в прошлом году, он ни одного дня не пропускал и трижды за светлое время старательно и придирчиво осматривал окрестности Хребтовой. И ни разу не появился на ближних сопках дымок чужого костра, а сам он готовил еду с превеликими предосторожностями, разводя костерик у редколистого дуба, который кроной своей развеивал дым. Казалось, всё предусмотрел старик Шалашов, и Гришуня ни в чем не отступил от его наставлений. И вот те на! Милиция.

«Пронюхал, выходит, кто-то обо мне. Не с бухты-барахты милиционер идет, — размышлял Шалашов. — А почему бы и не с бухты-барахты? Один! Если бы точно все знали, то не один бы явился! Да и техники им не занимать. Нет! Меня никто не перехитрил. Сообщить-то, видать, сообщили, да только и всего. Вот и пошел местный милиционер проверить… Так, оно, пожалуй, и есть.

Тебе-то что, легче от его разведки? Куда ж милиционера денешь? А тебе недели две нужно, чтоб с вьюком добраться до верного человека. Спущусь с Хребтовой по другую сторону, в другой район — и на вертолет. Чего за милицию думать?

Постой, не колготись, Гришуня. Именно за милицию ты и должен думать. Сумеешь разобраться в их планах — сухим из воды выйдешь. Нет — получай…»

Шалашов рассудил так. Разведка так разведка. Предположим, милиционер не сомневается: в заказнике кто-то бьет зверя. Где милиционер это узнал? В тайге? Нет. В Горном кто-то сказал… Кто? Пока не важно. Но идет он один. Получается, не очень-то верит сказанному… Куда милиционер пойдет? Окрест один охотник — Комолов. И придет милиционер к Антошке сегодня. Сегодня вечером. И ему, конечно, очень будет интересно знать, как охотится сам Комолов. Тогда он пойдет на сидьбу. Пойдет вечером, чтоб не прозевать чего.

«Соображай, соображай, Гришуня! — обрадовался Шалашов. — А вдруг — случайный выстрел? И нет милиции! А парень… Вот кому камушки-то на голову можно ссыпать! Кто его особенно-то искать будет? И пульку-то в милиционера из карабинчика Антона пустить можно. Антошка-то и не догадается, что это подстроено! Куда ему!»

Гришуня так возрадовался найденному выходу, что не заметил, как вскочил на ноги. Колючки дикого перца, оцарапавшие лицо, привели его в себя. Гришуня отер капельки крови, выступившие на заросшей щетиной щеке.

«Всё, Шалашов! Решил и не сворачивай! Твердо иди — тогда не заюлишь. Другой дороги тебе нет! И что Антоша в дружбе клянется — тоже хорошо. Вдруг возьмет вину на себя? И точно, возьмет. Тут дело верное. Только разжалобить как следует нужно…»

Гришуня вошел в балаган, уверенный в себе, чуточку ухмыляясь, а в его крупных, чуть навыкате глазах играла отчаянная удаль. Он очень нравился самому себе.

— Здорово, барсучье племя! — хохотнул Гришуня, расталкивая спящего Антошку. — Зарылся в нору. Фарт проспишь. Ишь, какие панты убил! Везуч! Да нет, не везуч. Умел! Вот это да, восемь отростков! Хорошо должен получить.

— Рубликов двести отвалят, — гордо сказал Антошка, усаживаясь на подстилке. Он улыбался Гришуне, утру, удаче.

— Не много ли? — ставя в угол свой карабин, постарался усомниться Шалашов.

— Нет. А уменье… Карабин хорош.

— Не в технике дело, Антон, — наставительно заметил Шалашов и взял в руки комоловский карабин. Гришуня прикинул оружие, словно на вес, прилаживая к нему руку. Потом снял предохранитель, открыл затвор и присвистнул: — Что за новости? Вот это пульки…

Покраснев от стыда до слез, Антошка стал говорить, что обойму таких, особо убойных патронов ему подарил, да, именно подарил, егерь Федор Фаддеевич Зимогоров. Не мог Комолов даже Гришуне признаться, что стащил обойму из ящика стола.

А Гришуня подумал:

«Такое твое счастье, товарищ милиционер, идущий сюда… Таков твой фарт. Убит ты будешь пулей егеря из карабина Комолова… А как всё получилось, Антоша, царство ему небесное, из-под каменного завала не расскажет… Рано хороню парня? Тем крепче!»

— Очень хорошие патроны! Как ни стукну — есть. Один раз даже обнизил, а пантач всё равно лег. Я просил у егеря ещё одну — для тебя. Не дал.

Оправившись от смущенья, что солгал другу, Антоша принялся одеваться, потом плеснул себе из лохани воды в лицо. Вытираясь подолом рубахи, спросил:

— Когда же ты со мной на охоту сходишь? Ведь обещал.