Истолковав молчание Евангелиона как согласие, Шут прочистил горло и, продолжив работу, замурлыкал под нос:

Шут прекратил петь и покосился на Ноль — Первого а потом и на куда более смирного, и от того чуть менее жуткого, Нулевого. Ему показалось, или гиганты и правда источали… недоумение? Поди, разберись — правда это, или безумие прогрессировало для галлюцинаций.

"Что, не понравилось?" — огорчился Шут. — "Ладно, так уж и быть. После работы постараюсь выучить на память что–нибудь из "Рапсодии" или "Раммштайна". Или вы предпочитаете более легкие жанры?".

Евангелионы молчанием продемонстрировали согласие и в ангаре стало как–то светлее. Хотя возможно, это только показалось. Но работать стало однозначно легче, и с души словно груз убрали.

"Черт те что", — подумал Шут, с остервенением начищая пол. — "Прошло всего три недели. ТРИ НЕДЕЛЬ МАТЬ ВАШУ! И что в итоге? Я работаю подметалой в международной организации, заведующей защитой человечества от непонятно чего, провожу большую часть времени в компании двух непонятных зверюг, которых по недоразумению считают роботами, мой начальник — двинутый маньяк, а пилоты, которые по идее должны быть железными людьми вообще непонятно что! Первый — с одной стороны такая сопля, что своими руками бы придушил, что бы не мучился. Жаль только, заменить его некем. С другой — настоящий берсеркер, каким образом он рвал на куски первого ангела Сахиэля (которого почему–то назвали третьим) я, наверное, до смерти не забуду. Вторая… ".

При мысли о "второй" его мороз по коже продрал. После воспоминаний о первой встрече с пилотом Нулевого, мирно дремавшие Евангелионы уже не казались такими страшными. Аянами Рей. Он увидел ее в коридоре, выходящей из медкабинета. Юная девушка, даже девочка, вся в бинтах, со странными голубыми волосами и кроваво–алой радужкой глаз. И с психической аурой такой неописуемой мощи, что у Шута чуть не остановилось сердце от одного ее взгляда. Она медленно шла к нему, а он даже не мог убежать — отнялись ноги. Да и куда денешься из Геофронта? Она подошла к нему вплотную, почти касаясь его, и бесконечно долго смотрела снизу вверх прямо в глаза. Шут чувствовал, как наращенные за годы слои ментальной защиты безжалостно сокрушаются один за другим. Этот алый взор проникал в самые глубины души, расчленяя ее на составные части, выворачивая наизнанку всеми тайными помыслами и секретами наружу. А потом в какой–то момент все прекратилось. Девочка в бинтах просто молча обошла его и двинулась по своим делам, оставив полуживого от страха псайкера застывшим в позе соляного столба посреди коридора.

"Она Ангел", — подумал он тогда в панике. — "Она самый настоящий Ангел! Но почему этого никто не видит?! У них же есть приборы! Ее должны были обнаружить! Почему она меня не убила?!"

На самый первый вопрос ответ пришел спустя два дня, когда Шут повстречался с Командующим Икари. Тот был прекрасно осведомлен о нечеловеческой природе своей подчиненной, и не похоже, что бы его это беспокоило. Решив довериться в этом вопросе более сведущему человеку, Шут прекратил разработку плана по ликвидации Рей подручными предметами, но все равно старался держаться от нее подальше. Просто на всякий случай. Потому что разбираться со вторым вопросом не было ни малейшего желания.

Смена тянулась уже бесконечно долгие пять часов. Шут успел вычистить все пять ярусов ангара, и теперь шел по второму кругу. До перерыва на обед оставалось еще немного времени, и Шут сбавил темп, борясь с рвотными позывами при мыслях о ждущем его в шкафчике раздевалки бенто.

— Котлета, — прошипел он сквозь зубы. — Половину моей комнаты за котлету.

Он уже был утонуть в болоте жалости к самому себе, когда по штаб–квартире разнесся вой сирены.

"Когда думаешь, что хуже быть не может, жизнь обязательно раскрывает тебе новые горизонты", — решил он. — "Ангел появился, не иначе".

Впрочем, один положительный момент в этом все–таки был — можно было с чистой совестью отправляться бездельничать до самого окончания операции по уничтожению. Чем бы эта операция не завершилась. Так что Шут быстро собрал свой инструмент и, по–русски попросив Ноль — Первого показать там всем кузькину мать, двинулся прочь из ангара, уворачиваясь от носившихся туда–сюда техников.

Уже сидя в раздевалке и с отвращением запихивая в себя полоски сушеной рыбы пополам с неизменным рисом, Шут начал "прислушиваться" к шедшему на поверхности бою. Дела шли неважно. Ангел по ментальному рисунку выглядел умнее и проворнее своего предшественника, а Ноль — Первый наоборот — ленился, делал глупости и вообще не соответствовал своему уже наработанному образу зверь–машины. Может, виноват был обслуживающий персонал, который не уделял здоровью Евангелиона должного внимания, но скорее всего дело было в тормознутом и расхлябанном пилоте, который своим относительно примитивным человеческим разумом подавлял всю членовредительскую эффективность своего скакуна. Каким местом думал вроде бы неглупый Командующий, привлекая на службу этого недоумка — пока для Шута оставалось загадкой. Может, из–за того что родственники? Фамилии у них, во всяком случае, одинаковые. Между тем Синдзи, похоже, встряхнулся и, судя по идущим с поверхности потокам ярости, кинулся в ближний бой.

"Сердца у тебя нет, поганец депрессивный", — поморщился Шут, почти физически ощущая боль Ноль — Первого. — "Разве можно так с животным обращаться? Тебя–то йодом польют, зеленкой намажут — будешь через пару дней как новенький, а Евангелиону медпомощь не полагается, разве что броню новую приварят".

Впрочем, победителей не судят. Психические импульсы мертвого Ангела еще не затухли окончательно, как по штаб–квартире разнеслась весть — пилот жив и здоров, а вот Ноль — Первый имеет серьезные повреждения, и в ангар будет доставлен только завтра. Что не отменяло того факта, что в этом самом ангаре надо убираться. Проходя мимо коридора, ведущего в релаксационный сектор, Шут приметил любопытнейшую картину — кривящиеся одновременно от гнева и сдерживаемого хохота, сотрудники Второго отдела за шкирку держали двух подростков, ровесников Синдзи, а уже знакомая Мисато Кацураги в красках расписывала их будущее в том случае, если они кому–то проболтаются о произошедшем. "Произошедшее", как понял Шут, заключалось в том, что они вопреки приказу вылезли из убежища поглазеть на битву, и после особо удачного выпада Ангела чуть не были раздавлены в лепешку грохнувшимся об землю Ноль — Первым. Дальше — больше. Вместо того, что бы закрыть глаза на допустимые потери среди мирного населения, Синдзи в припадке человеколюбия впустил обоих в свою контактную капсулу, чем еще больше усугубил свою плачевную боевую ситуацию и поставил под угрозу всю операцию. Запомнив на всякий случай полный список угроз (а ну как пригодится), Шут отправился на рабочее место.

На Токио‑3 опускались вечерние сумерки. Над городом разносился гул техники, ликвидировавшей последствия вчерашней битвы, люди оправлялись от пережитого шока, делились домыслами насчет деталей боя и радовались, что на этот раз все обошлось без жертв. Шут брел по улицам и тоже радовался вместе со всеми, поскольку впереди было два дня выходных. В данный конкретный момент он направлялся в торговые кварталы, где надеялся найти что–то хотя бы отдаленно напоминающее макароны, хлеб и колбасу. Ох уж этот постударный продуктовый кризис. В "родной" Японии, поди, даже такие снгшные эндемики как квас или пельмени можно было купить.

Шут шел, глазея на вывески, и настолько ослабил при этом психозрение, что не заметил, как налетел на что–то понурое и низкорослое.

— Ай! — донеслось уже с земли.

— Извини, — на автомате буркнул Шут, но спустя секунду присмотрелся. — Синдзи?