— Вы превосходно справились с военным патрулем. За это спасибо.

— Мне приятно, что я был вам полезен. Больше эти болваны здесь не появятся. Будьте спокойны.

Инга не продолжила разговор, она наслаждалась танцем. Лишь в конце мелодии она отстранилась от плеча офицера, посмотрела ему в глаза, спросила: — Скажите, Франц, вы любили друг друга?

Франц вздрогнул, он понял вопрос. — Да. Это самое яркое и незабываемое событие в моей жизни. Я никогда не испытывал таких сильных чувств. Я был счастлив те три дня. Не могу поверить, что Вера и Златовласка остались в живых. У меня появился новый стимул к жизни. Я готов…

— Молчите, об это потом…. Вы не передали нам пленку.

— Пленку? Ах да, пленку. Ее у меня нет с собой. Подвергать вас и себя риску я не имею право.

— Согласна. Тогда где и когда?

— Завтра я еду в командировку в один из концентрационных лагерей. Предлагаю вам поехать со мной.

— Нет! — не раздумывая, наотрез отказалась Инга. — Это самое плохое, что может предложить офицер девушке. Это очень страшно, — глаза разведчицы сузились, лицо заострилось, побледнело. Она с неприязнью добавила: — Танец закончен, господин подполковник. Пойдемте к столу. — Но тут, же спохватилась. — Извините, Франц, за мою несдержанность. У меня разболелась голова. Майор Иоганн Шлинк с удовольствием с вами поедет и составит вам компанию.

— Майор Шлинк…? — задумался офицер, — да, майор Шлинк, поедет. Ему по службе положено все знать и все видеть. Пойдемте, Инга, к столу. Вообще пора уходить. Уже поздно…

Ночью Инга долго крутилась в холодной постели и не могла уснуть. Нахлынувшие воспоминания о матери, о ее случайной гибели, во время облавы, когда немцы пришли в Ригу, о старшем брате, пропавшем без вести — не давали ей покоя. Об этом ей рассказали в управлении НКВД, куда она была вызвана на собеседование в начале войны, она в то время окончила первый курс университета. Неожиданный разговор с подполковником Ольбрихтом о лагере смерти всколыхнул ее память, разбередил личные душевные раны…

А в это время майор Иоганн Шлинк, он же майор Киселев, изрядно подвыпивший, развлекался в своем номере с официанткой Эльзой. Девушка долго не сопротивлялась. Она была кротка и неумела. Но по настоянию офицера, она чтила законы, утвердившиеся в Рейхе, старалась удовлетворить его любые фантазии. Майор, вожделенно ухватившись за ее молодые крепкие груди, при каждом сближении кряхтел и приговаривал: — Вот тебе, немецкая кобылка…, вот тебе…, вот тебе….

Девушка, закусив губу, чтобы не стонать, ей было не столько приятно сколько неудобно и больно, офицер поставил ее в коленно-локтевую позу, старательными движениями помогала ему получить удовольствие. Так делала ее мать в постели во время близости со случайно познакомившимися фронтовиками, когда те заходили к ним домой. Эльза, тайком, затаив дыхание, чтобы ее не услышали, иногда наблюдала за сценой соития через неплотно закрытую дверь и хорошо впитала незатейливые приемы секса.

Когда майор Шлинк застонал и отвалился от нее, она полежала немного рядом, тяжело дыша, затем бархатистым голосом спросила: — Мы еще будем?

Довольный, разомлевший майор произнес какие-то гортанные утвердительные звуки, но вспомнив, что завтра в девять утра, а вернее уже сегодня, за ним заедет подполковник Ольбрихт и они отправятся в Тюрингию осматривать лагерь смерти Бухенвальд, он с сожалением ответил: — На сегодня хватит. Беги, детка, домой. Небось, мамка тебя заждалась. Я еще покурю и спать, — и с удовольствием шлепнул девушку по выпуклой попке. — Ох, хороша кобылка. Хороша.

Эльза засмеялась, ей была приятна похвала мужественного еще не старого офицера. Она легко соскочила с широкой измятой постели, потянулась ввысь, повертелась перед его глазами, без стыда выставив напоказ свое стройное, изумительно белое тело, мол, смотри, господин офицер и запоминай. — А завтра к вам можно зайти? — весело спросила она, перестав вертеться.

— Завтра? — переспросил майор, заглядевшись на ее изгибы и выпуклости, на ее рыжие волосы, сверкающие радостные глаза. — Нет, завтра нельзя. Но дня через три я тебя буду ждать…

Эльзу удовлетворил ответ офицера. Она не спеша оделась, заколола собранные густые огненно-рыжие волосы и с нескрываемой теплотой посмотрела на лежавшего Шлинке, который ждал ее ухода.

— Ну, я побежала? — как бы прося разрешение, произнесла она и опустила длинные, но бесцветные ресницы. Она ждала, что приглянувшийся ей офицер-фронтовик подойдет и поцелует ее на прощание. Но этого не произошло. Майор только формально поинтересовался:

— Дойдешь, не страшно?