47. Домашние откровения

Утром следующего дня Илона ещё раз поблагодарила Карину и сказала:

– Сиба прислал по электронной почте сообщение: он хочет направить в Москву крупного специалиста Сонэ Ясухиро, как договорились. Я уже ему ответила, что согласна принять господина Сонэ и прошу прислать копию его паспорта и биографическую справку, чтобы составить приглашение. Когда пришлют данные на Сонэ Ясухиро, надо составить приглашение, предварительно связавшись с консульским отделом посольства России в Токио. Потом ты встретишь его, снимем ему квартиру, ты будешь его строго контролировать. Хотелось бы, чтобы японец поскорее включился в нашу работу.

Все четверо участников откровенного разговора вели себя так, будто разговора не было. Илона была по-прежнему на работе любезна с мужем, и Карине осталось гадать, договорились ли они о его участии в лечении жены или готовятся к разводу. Дома Саша спросил:

– Как тебе в целом Япония? О ней пишут разное, особенно о трудностях бизнеса с японцами. Ты сумела договориться, это весь мир комментирует, и публикуют твои фотографии с намёками, что якобы без секса не обошлось.

– Сашка, какой секс со старикашкой, который уже плохо следит за носом и еле ходит?

– А как японцы говорят по-английски? Я много слышал об их неспособности к изучению иностранных языков.

– С английским у них неважно. Нам дали переводчика, который по матери русский и совершенно двуязычен, как я.

– Ты никогда не рассказывала мне о своём двуязычии.

– Потому что ты вообще мной не интересуешься. Ладно, перед тем как я выгоню тебя, так и быть, расскажу. У меня два параллельных языка: русский и французский.

– Видимо, в этом заслуга твоего отца?

– В какой то мере это верно. Но французскому меня учил не он. Когда мне не было и года, мама ушла к любовнику. Она терпеть не могла младенцев, а я обкакала её новое платье. Она даже якобы швырнула меня на диван и обматерила! Мои первые слова были на французском, потому что папа заговорил со мной не по-русски и вскоре нанял для меня нянькой чистокровную француженку, уволенную отовсюду и лишённую возможности преподавать, потому что её посчитали политически неблагонадёжной. С младенческих лет я разговаривала с ней только по-французски. Папа платил ей больше, чем она получала за преподавание в вузах! Она меня и учила, и на горшок сажала, попочку и писечку подтирала и мыла, кормила, купала и обстирывала. Звали её Жоржетта, точнее Georgette. Папа не жалел денег для меня. Он стал говорить со мной только по-русски. Мама неожиданно вернулась к нам примерно через восемь лет после ухода из семьи. Папа её простил. Он моногамен до жути, а мама полигамна и даже склонна к promiscuité. Но мои контакты с француженкой не прекращались до её смерти. В 12 лет я прочла в оригинале знаменитый роман Франсуазы Саган «Bonjour tristesse», потом переключилась на Мопассана, Стендаля и Сименона. В Библиотеке иностранной литературы я была, возможно, самой юной читательницей. Мне выдавали на дом то, что другим фиг бы выдали. А вот русская классика меня не прельстила. Ох, как меня за это ругали! Теперь о другом. Если ты по-прежнему будешь равнодушным ко мне и моим проблемам, тогда уходи! У тебя есть своя квартира.

– Зачем же так сразу? Без меня ты сопьёшься до того, что станешь отсыпаться на улице в луже. Ты частенько бываешь на грани или даже переступаешь её, как было в Португалии и, как Карина и Андрей рассказали, в Японии, но я привык. Я забочусь о тебе, хотя ты это отрицаешь. Хочешь пить – напивайся дома.