Мужчина с женщиной пристально разглядывали фотографии постмортем, гадали, кто из позирующих на фото жив, а кто мертв. Это нормально, посетители всегда так делают, сам через это прошел… К ним сзади приблизился немолодой инвалид с костылем и подвернутой ногой — он передвигался довольно споро. Стали обсуждать втроем. К ним присоединились светловолосый мужчина лет тридцати пяти, коренастая женщина не первой молодости — и все это стало походить на викторину.

Я бегал глазами по залам. Любопытный посетитель, будучи уверен, что его никто не видит, пытался приоткрыть гроб купца (Горохова) в конном катафалке. Гроб был настоящий, но открываться не хотел. Печальная женщина в платочке созерцала иконы. Две девочки примеряли на себя открытый гроб, хихикали. Потом одна из них сделала селфи на фоне вычурной домовины, посмотрела по сторонам, опасаясь, что увидят. Им было невдомек, что в музее разрешено снимать.

Еще один мужчина — какой-то робкий, неуверенный — разглядывал самовар из коллекции бытовых предметов позапрошлого века: очевидно, не мог взять в толк, какое отношение он имеет к погребальной культуре. Сергей Борисович как-то объяснял: он тоже без понятия, просто самовар красивый…

Потом все они с разными временными интервалами покинули музей, ушли по дорожке к крематорию. Хромал инвалид с костылем, живо обсуждали увиденное в музее великовозрастные блондинки. Уходил мужчина, не сумевший заглянуть в купеческий гроб — хмурился, поглядывал на часы. Вышел и закурил любитель самоваров, постоял у входа, несколько раз глубоко затянулся, как-то плавно заскользил прочь. Удалялась семейная пара, женщина крепко держала спутника под руку — высокого блондина лет тридцати пяти.

Снова знакомые лица — оптимистично настроенные девочки-подростки, женщина в платочке, коренастая особа не первой молодости. Я всматривался в их лица. Кого мы, собственно, пытаемся высмотреть? Керенского в женском платье?

Михаил с Варварой дышали в затылок. Их хмурые лица отражались в мониторе и как-то причудливо накладывались на запись с камер, создавая иллюзию параллельной реальности.

— Сейчас ничего не чувствуешь? — спросил я.

— Не чувствую, — буркнула Варвара.

— Понятно, — вздохнул я. — Твои способности проявляются в режиме реального времени.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — огрызнулась Варвара. — Но именно сейчас я ничего не чувствую. Между ними и мной бездна времени и пространства.

— Ладно, — я захлопнул крышку ноутбука. Ситуация абсурдная, в полицию не пожалуешься. — Михаил, свяжись с Якушиным — надо усилить охрану. А я отвезу Варвару домой.

Опять назревала чертовщина — как я этого не любил! Я отвез Варвару в наш дом на Советской, окружил заботой и участием, загрузил домашними делами, заниматься которыми она не любила, не хотела, а зачастую и не умела. А когда она уснула, прилег рядом, смотрел в потолок и напряженно думал: где мы допустили ошибку?

— Насчет того, что ты прислал вчера, — мрачно проговорил в трубку Кривицкий, — я имею в виду отсканированные каракули: «с моих слов записано верно» и все такое… Это человек писал или курица? Нет, этот почерк не похож на почерк Усманского. Даже при условии, что фигурант пытался его изменить. Ты вообще в это веришь? — Кривицкий раздраженно запыхтел. — Ну хорошо, давай сойдем с ума и допустим, что душа Усманского переселилась в тело жителя нашего города. Личность Усманского превалирует, предыдущая сидит в углу и жалобно попискивает. Но ведь память этого человека осталась? Его привычки, голос, манера себя вести? Или это тоже подвергается трансформации? При чем тут почерк и душа? Это то, что остается в человеке. Какая-то моторика, двигательная память, или как ее назвать…

— Ты с кем сейчас разговариваешь? — вмешался я. — Давай считать, что почерк человека связан с импульсами мозга, которые испускает сознание. Никто не говорит, что все произошло мгновенно. В теле шла борьба двух сущностей, возможно, до сих пор продолжается, но маньяк побеждает. Он завладевает памятью носителя тела, его поведением, его навыками, но и свое никуда не пропадает. Все, что есть, он пристраивает в дело, в нем сейчас две личности, но одна на коне, контролирует ситуацию, а вторая жалобно «попискивает», выражаясь твоими словами…

— Ты в это искренне веришь? — насторожился Вадим.

— Ты сам предложил сойти с ума, нет? Я во многое не верил, Вадим, и всегда оказывался в дураках. Признайся, Сергей Борисович похож на человека, у которого не все дома? Вспомни дела, которые я вел по музею, и ты к ним тоже имел отношение, — согласись, было много странного, не имеющего объяснения? Чем текущая ситуация отличается от тех?

— Огромным количеством трупов, — фыркнул Кривицкий. — Скоро 23-е число, а мы работаем по мистическим сущностям и прочим реинкарнациям. О боги мои… Ладно, я занят, — Вадим швырнул трубку.

А я, можно подумать, лежу на солнышке! Насчет почерка и у меня оставались сомнения — в противном случае, что мешало добыть образцы всех фигурантов?

Было утро 20 октября, я сидел в машине, припаркованной на улице Каменской, потягивал кофе из термоса, курил. Бормотало радио. Прогноз погоды на текущий день был неутешителен: МЧС выдало штормовое предупреждение. Обещали похолодание, осадки (пока еще в виде дождя), а к концу дня — усиление ветра до шквалистого. То есть все дела желательно завершить до вечера, а потом запереться в доме, обнять подушку (или Варвару на подушке) и никуда не выходить.

Я прозябал в машине второй час, нетерпеливо посматривал на часы и сожалел, что начал с этого фигуранта, а не с последнего. Но сейчас уже поздно что-то менять.