Несмотря на то что я не принимала участия в беседе на лошадиные темы, здесь, на лугу, я не чувствовала себя неприкаянной. Старина Алек воспринимал меня как некую деталь общего ландшафта, а Джейми, который иногда бросал в мою сторону взгляд, тоже не обращал на меня внимания, особенно после того, как они перешли на гэльский язык, на его скользящие ритмы, — верный признак того, что шотландец эмоционально переключился на сугубо личный разговор. Я, разумеется, ничего не понимала, и их речи успокаивали меня, как успокаивает жужжание пчел над цветущим вереском. Удивительно умиротворенная и к тому же сонная, я отбросила прочь все мысли о подозрениях Колума, о моем двусмысленном и затруднительном положении и прочих неприятных вещах. «Довольно для каждого дня своей заботы», — всплыла уже в полусне из каких-то закоулков памяти строка из Евангелия.[14]

Некоторое время спустя я проснулась — то ли потому, что на солнце набежало облачко и потянуло холодом, то ли оттого, что изменился тон разговора мужчин. Они снова перешли на английский и говорили о чем-то очень серьезном, совсем не так, как болтали о лошадях.

— До собрания осталась всего неделя, — произнес Алек. — Ты, паренек, уже решил, что будешь делать?

Джейми вздохнул протяжно.

— Нет, Алек, не решил. То одно выбираю, то другое. Кажется, лучше было бы остаться работать с животинками и с тобой.

В голосе у него ясно чувствовалась улыбка, но она исчезла, когда он продолжил:

— А Колум обещал мне… но ты об этом не должен знать. Поцеловать железо и принять имя Маккензи, изменить всему, что мне родное? Нет, мне и думать об этом не хочется.

— Ты такой же упрямый, как твой отец, — заметил Алек, но в его голосе прозвучало ворчливое одобрение. — Во всем на него похож, только ростом высокий и волосы светлые, в материнскую родню.

— Ты его знал? — с горячим интересом спросил Джейми.

— Знал немного, а слышал очень много. Я ведь здесь, в Леохе, появился как раз перед тем, как они поженились, твои родители. Послушать, что говорят о твоем отце Колум и Дугал, так подумаешь, он чуть ли не сам дьявол. А матушка твоя ни дать ни взять Дева Мария, которую он уволок прямо в ад.

Джейми рассмеялся:

— И я похож на него, да?

— Один к одному, паренек. Я ведь вижу, что тебе это поперек горла — быть человеком Колума. Но тут есть о чем поразмыслить, согласен? Дело-то в борьбе за Стюартов, и у Дугала свой путь. Если ты, паренек, правильно выберешь, на чью сторону встать в этой драке, то получишь назад свою землю и кое-что еще в придачу, что бы ни делал Дугал.

Джейми ответил междометием, которое я про себя успела окрестить как «шотландское фырканье» — некий неопределенный звук, который возникал где-то в самой глубине гортани и мог означать все, что угодно. В данном конкретном случае он, на мой взгляд, выражал сомнение в вероятности желаемого выхода.

— Да, — проговорил он, — а что, если Дугал не пойдет своим путем, тогда как? Или если все обернется против дома Стюартов?

Алек в свою очередь издал то же самое междометие, прежде чем заговорить:

— Тогда ты останешься здесь, паренек. Станешь конюшим вместо меня. Мне скоро пора на покой, а ты лучше всех, кого я знаю, управляешься с лошадьми.

Джейми хмыкнул — в знак того, что комплимент такого рода ценит очень высоко.

Старший мужчина не обратил внимания на эту помеху и продолжал:

— Маккензи относятся к тебе по-доброму, и не в том дело, чтобы ты отказался от своего происхождения, отрекся от собственной крови. Кроме того, есть и еще кое-что, вернее, кое-кто… — В голосе у Алека появились дразнящие нотки: — Например, мисс Лаогера, а?