— Вот черт! — Седеррот покачнулся и наступил на стекло рядом с башмаком, сильно порезав пятку. — Кровищи-то сколько. Нужно сначала перевязать ногу, а потом я тебе открою, — прокричал он из темноты. — Возьму полотенце, ничего не остается, тут ведь темно как в могиле, хоть глаз выколи. М-да, основательно порезался.
— Он даже не притронулся к еде, что я ему принесла, — заглянув в холодильник, констатировала Берит, когда Петер впустил ее в кухню. Тушеные грибы так и стояли в мисочке, а на тарелке лежал омлет.
Прихрамывая на одну ногу, со ступней, обвязанной цветастой тряпкой, Петер стал подниматься по лестнице на второй этаж, где находилась спальня Рубена. Берит присела на стул, бессильно сложив ладони на коленях. Больше ей и шагу не сделать, ноги просто не слушаются. Пусть Седеррот говорит что угодно. Через пару минут он снова показался на лестнице. У Петера было странное выражение лица. Ловя взгляд Берит, он так крепко вцепился обеими руками в перила, что косточки побелели. Казалось, он сейчас разрыдается или рассмеется или и то и другое одновременно. Неприятное зрелище, подумала Берит.
— Что такое, Петер? Ты сам на себя не похож.
— Он мертв, — ответил Седеррот. Голос едва слушался его. — Причем давно. Он совсем холодный. Я потрогал его щеку. Вот так. — Петер погладил своим большим кулаком перила. — Кожа ледяная.
— Боже милостивый, и что же нам теперь делать? Вдруг это из-за грибов! — ужаснулась Берит, прикрыв рот рукой и зажмурив глаза.
Ей хотелось прочь отсюда, куда-нибудь далеко, в безопасное место, где все идет своим чередом. Головокружение усилилось, еще немного, и ее стошнит. Она резко поднялась и поковыляла в туалет Рубена, где на краю раковины увидела его вставную челюсть, лежащую в стакане с водой. Организм тут же среагировал: Берит опустилась на колени и обхватила унитаз руками, в то время как все ее нутро выворачивалось наружу.
— Я отвезу тебя в больницу, — решил Петер. — И никаких возражений, ты серьезно больна. Попросим их послать сюда кого-нибудь, кто знает, что делать с… телом. Или следует позвонить в полицию? Да, наверное, стоит позвонить в службу спасения. Но это можно из машины сделать. Сейчас главное — отвезти тебя в больницу. Если это отравление, то времени терять не стоит.
— А как же Рубен? Мы вот так его и бросим?
— Да куда он теперь-то денется? Пусть лежит себе, а тебе, вероятно, промывание желудка понадобится, соображаешь? — сказал Петер и помог Берит встать.
— Ты уверен, что он мертв? Может, он просто крепко заснул? — Берит в отчаянии заломила руки, все еще надеясь на чудо.
— Мертвее не бывает. А теперь пойдем, я подгоню машину.
— Но я даже не одета. Вот беда! Мне нужно переодеться во что-то приличное, так я на людях показаться не могу. Если он и вправду отравился моими грибами, лучше мне вообще остаться дома и отправиться за ним вслед. Что люди-то скажут? Растреплют ведь тут же: ни в магазин сходить, ни в глаза никому взглянуть…
— Да, может, грибы и ни при чем. Вдруг его удар хватил или тромб там какой, черт его знает. Нужно взять себя в руки. Давай садись вот сюда, на переднее сиденье. Ага, вот так. Держи, это тебе на случай, если снова тошнить будет, — успокоил ее Петер, положив на колени рулон полиэтиленовых пакетов. Он почти всю жизнь проработал водителем такси и знал, что делает.
В отделении неотложной помощи была очередь, и сбившаяся с ног медсестра, увидев завернутую в пеструю тряпку ногу Петера, поначалу решила, что они пришли из-за пореза, а потом долго не могла взять в толк, что именно Петер пытается ей объяснить. Рана была довольно глубокой, из нее вытекло немало крови. В ту секунду, когда медсестра отодвинула кожу, обнажив надкостницу, Берит упала в обморок. Никто не удивился, приняв это за естественную реакцию. А Петера, бормотавшего что-то о промывании желудка, почтовых голубях и умершем соседе, никто всерьез не воспринял. Недаром эта женщина сопровождает его в больницу — мужик, похоже, немного не в себе.
Когда потерявшая сознание так и не очнулась, позвали врача, который констатировал, что она в тяжелом состоянии: содержание кислорода опустилось до семидесяти девяти процентов, а кровяное давление вообще ниже измеримого. Ее положили на носилки и отвезли в процедурный кабинет. Седеррот остался в зале ожидания и наблюдал, как небольшая лампочка над дверью кабинета мигает то зеленым, то красным, размышляя, что бы это могло означать. Какой-то мальчуган катал игрушечный трактор по полу и проехался им прямо по ноге Петера — тот взвыл от боли, и малыш, испугавшись, расплакался. Чтобы успокоить и мальчугана, и его маму, Седеррот дал им по медовой карамельке, а потом его вызвали в один из кабинетов накладывать швы.
— Вам давно делали прививку от столбняка? — поинтересовался доктор, с виду совсем молодой и неопытный, хотя обезболивающее он вколол твердой рукой.
— Не припомню, хотя погодите, как-то раз, когда мы разбирали сарай, мне в зад вонзился ржавый гвоздь. Года четыре тому назад, — ответил Петер, скорчив гримасу.
Несмотря на укол, процедура причиняла боль. Лучше бы врач не сразу схватился за иглу, а немного подождал. Но с другой стороны, все быстро закончилось. Еще и аккуратную белую повязку наложили. Только Петер собрался поведать доктору о Рубене, как тому поступил срочный вызов, и он умчался. Через открытую дверь Петер видел, как каталку Берит бегом подкатили к лифту. Ему так хотелось узнать, что с ней. Кислородная маска у нее на лице и суета персонала вокруг носилок ничего хорошего не предвещали. Неужели все так серьезно?
Прошло еще полчаса, а в палату никто так и не зашел. О Петере будто забыли. Он приподнялся и сел на койке. Взять, да и пойти домой? Не может же он тут весь день валяться! Обращаться к медсестре в регистратуре, занятой молодой мамашей с орущим младенцем на руках, Петер не хотел. Ему пора домой, следует хорошенько выспаться перед ночной сменой.