– Так вот… Если в предыдущие два-три года цены на жилье в Москве росли, и спрос превышал предложение, то в этом году возник кризис неликвидности на первичном рынке жилья. Я ясно выражаюсь?

– Нет. Я ничего не смыслю в рынке недвижимости.

– Если излагать проще, снизились темпы развития рынка и цены на жилье, что привело к разорению некоторых риэлтерских фирм.

– И что?

– Фирма вашего мужа в их числе. Она буквально на грани банкротства. Вы знаете об этом?

Эта новость буквально выбивает у меня почву из-под ног. А детектив безжалостно выкладывает остальную правду:

– Ваш муж еще пытается спасти фирму, но ее банкротство – вопрос считанных недель, а то и дней. Когда в воздухе еще только запахло разорением, он срочно попытался продать компанию, но слухи о ненадежности фирмы уже распространились. Покупателя найти не удалось. Карен Ваганович сейчас в тупике. Спасти его фирму могут только значительные вливания капитала. И у вашего мужа, как и у вашей тети, тоже есть только две возможности срочно найти большие деньги: либо убить генерала, зная, что тот только что подписал завещание в вашу пользу, либо охмурить богатую иностранку, мадам Данваль, и воспользоваться ее деньгами.

– Но ведь Мария и сама вся в долгах!

– Но ваш муж-то этого не знает, как и она не подозревает о его близком финансовом крахе. Вот такие дела, – Городецкий изучающе смотрит на меня, наверное, ожидая моей реакции.

Теперь мне понятны причины такого скоропалительного взаимного интереса этой пары… Так все-таки Карен на самом деле рассказал Марии о своих супружеских изменах, чтобы показать, что фактически жена для него ничего не значит, и он в любой момент готов меня променять на более подходящий вариант? Ну разумеется! А иначе откуда еще тетка могла узнать о ежемесячных «корпоративах» в фирме Карена?

Но как же это забавно: эти двое дурачат и пытаются использоваться друг друга вслепую! И каждый видит в другом богача, хотя оба они почти банкроты. Просто какой-то идиотский водевиль!

Я запрокидываю голову и начинаю смеяться. Городецкий успокаивающе похлопывает меня по руке, а потом гладит мою руку, но я не могу остановиться. Я понимаю, что это самая настоящая истерика. Со мной такого еще никогда не было. Я и смеюсь и пла́чу одновременно.

В конце концов Антон прижимает меня к себе, чтобы успокоить. Очутившись в его объятиях, я моментально вспоминаю, как меня так же буквально только что обнимал мой муж. Но теперь вместо такого родного запаха ноздри тревожит одеколон «Консул».

И сразу моя истерика заканчивается так же резко, как и началась.

– Отпустите меня, – зло говорю я Городецкому.

Мне не нужна его жалость. Это унизительно.