Подруга, еще заспанная, открыла дверь:

– Ты чего, Машка, ни свет ни заря притопала? Что-то важное?

– Важное. Жаловаться на судьбу буду. Подставляй жилетку.

– Валяй, – кивнула подруга. – Только ничего, если я, пока ты рыдаешь, бутер схомякаю? Ты будешь? С сыром и колбасой.

– Буду! – сказала я.

Милка усмехнулась:

– А сможешь одновременно бутик хомячить и слезы лить?

– Смогу! – уверено ответила я. – Чем я хуже Юлия Цезаря?

– Цезарь, между прочим, умел одновременно читать книжку, вести беседу и писать указы и законы, причем сразу обеими руками.

– Тоже мне удивил, – фыркнула я. – Это он в декрете не был. Да любая мамочка не три, а тридцать дела сразу делает.

– Права ты, Машка, – согласилась Милка. – Цезарь этот на раз два декретнице или многодетной мамочке проиграет. Ну, давай, плачь.

Вот с Милкой всегда так – легко весло, любые проблемы кажутся незначительными. Реветь мне расхотелось. Я спокойно дожевала бутерброд и рассказала все.

– Вот беда-то! Жалко как… – всплеснула руками подруга.

– Меня?

– Нет.

– Леньку, что ли?

– Еще чего. Торшер ваш жалко. Он мне так нравился…

Я не знала, что лучше: разозлиться или обидеться. Но заметила в глазищах Милки смешинки и догадалась: подруга специально не акцентирует внимание на проблеме, хочет меня отвлечь. И она права. Метод подействовал. Я медленно, но верно возвращалась к жизни. Спросила:

– Мил, а если серьезно, что мне делать-то?

– Я бы бросила изменника. Предавший однажды предаст и дважды.