Что до охоты на животных, то она на Гараде была запрещена. После ядерной войны, которая чуть было не уничтожила всё живое, восстановление биосферы ещё продолжалось, а многие виды приходилось возрождать буквально из пробирки. Какая уж тут охота.

Здесь же, на Земле, как я понял, огнестрельное оружие было распространено не только в многочисленных армиях (у каждой страны — своя армия, безумно расточительно с моей точки зрения). Среди охотников — само собой. Однако были страны, и не мало, где оружие свободно продавалось гражданам! Те же Соединённые Штаты Америки, Канада, Израиль, Швейцария…

В Советском Союзе оружие гражданам продавали только охотничье. Пятизарядная малокалиберная винтовка, которую я обнаружил у нас в доме в самые первые дни своего пребывания в новом теле, как раз и считалась таковым. Отец никогда с ней не охотился, но любил брать на пикники, чтобы там пострелять по пустым банкам и бутылкам.

На таком пикнике я стрелять и научился. Сначала на пикнике, а затем и на военном стрельбище, из настоящего боевого оружия — пистолета Макарова, автомата АКМ и РПК — ручного пулемёта Калашникова.

— Как это — забыл? — помнится, удивился папа, когда впервые протянул мне винтовку.

Дело было в воскресенье, через неделю после нашей победы над сборной дивизии. Мы всей семьёй загрузились в новую машину и поехали на север, за Кушку. Потом свернули направо, в сопки, на грунтовую дорогу. Через некоторое время справа показалась довольно широкая удобная и красивая лощина, с разбросанными там и сям фисташковыми деревьями, и скальными гранитными выходами.

Воды здесь не было, но мы взяли её с собой в двадцатилитровой канистре. Расстелили покрывало, собрали походный столик и четыре табуретки… Вкусная еда, горячий чай из термоса, чистый воздух, ясное небо и пока ещё тёплое солнце. Любимая семья, в конце концов. Да, да, уже любимая, не так давно я неожиданно понял, что мне не нужно играть в сына, брата и внука. Я уже и есть сын, брат и внук. Настоящий, любящий и любимый, без дураков.

Что ещё нужно для счастья?

Только научиться стрелять.

Четыре пустые консервные банки и три пустые же бутылки (одна из-под пива, две из-под лимонада) отец расставил метрах в тридцати, на длинном скальном выступе, торчащем из земли наподобие хребта какого-то сказочного животного. Расставил, достал из машины винтовку, протянул мне.

— Давай.

Оп-па. Это что же, Серёжа Ермолов умеет стрелять? Логично. Как-никак сын советского офицера… Вот только нынешний Серёжа Ермолов совершенно не помнит, как это делать. Пришлось срочно выкручиваться.

— Пап, я забыл.

Вот тогда папа и удивился.

Какая всё-таки оказалась удобна штука — моя травма головы. Всегда можно сослаться. Я и сослался.

— Совсем забыл? — спросил отец.

— Совсем, пап, — виновато сказал я. — Как будто первый раз в руках держу.

— Что ж, вздохнул отец. — Придётся учить заново. Смотри. Вот это — прицельная планка, а это — мушка. Надо совместить прорезь прицела так, чтобы мушка оказалась точно посередине прорези, а верхний её край — на уровне воображаемой линии, проходящей поверху. Смотри, — он вытащил из бардачка машины шариковую ручку и нарисовал на полупустой пачке сигарет схему. — Вот это ты должен увидеть. Понятно?

— Вроде, да.

— Наводишь мушку на цель и стреляешь. После выдоха, на паузе. Хорошие стрелки вообще стреляют между двумя ударами сердца. Но это уже высший пилотаж.