— Да у тебя тут сокровищница, — сказала Трейси. Девочка оторвалась от своего вампума, взглянула на нее непроницаемо, а потом, впервые с тех пор, как Трейси ее купила, улыбнулась. Блаженно просияла солнышком. Трейси просияла в ответ, в груди раздулся пузырь какой-то мешанины — агония и экстаз один к одному, в голове мутится. Господи Исусе! Как родители справляются каждый божий день? Трейси заморгала, сдерживая слезы. — Только, боюсь, у меня нет книжки на ночь почитать, — поспешно сказала она.

Сама Трейси любила толстые книжки Джеки Коллинз.[82] Она бы никому не обмолвилась — это ее тайный порок, невыразимое удовольствие, как порнография (или «Дисней»). Ребенку подойдет едва ли, и Трейси на ходу сочинила сказку про бедную маленькую принцессу Кортни — у нее была злая мать, а потом ее спасла очень добрая мачеха. Трейси щедро подсыпала мифологической параферналии — прялок и гномов, — и, когда на ножку принцессы Кортни примеряли стеклянную туфельку, настоящая Кортни уже спала.

Трейси робко поцеловала ее в щеку. Девочка пахла мылом и свежим хлопком. Трейси не припоминала, целовала ли когда-нибудь ребенка, — маленький примитивный обитатель ее души поежился, будто снова переступил границу, нарушил закон природы. Она бы не слишком удивилась, если б случилось нечто грандиозное — небо раскололось, как яйцо, явился ангел, — и, когда ничего не произошло, Трейси вздохнула с облегчением. Словно достигла чего-то, хотя поди пойми чего же.

На первом этаже мигал автоответчик, хотя звонка вроде не было. Она послушала сообщение — а вдруг ей сейчас объявят об изгнании из рая? Подтверждаете ли вы, что держите у себя чужого ребенка? Дети — собственность, люди не любят, когда крадешь их вещи. Она годами следила за тем, чтоб никто ничего не крал. Поспать, поесть, защитить, повторить.

Слава богу, звонила всего-навсего Линда Паллистер, хотя неясно, с какой радости ей вдруг приспичило поговорить. Жуть нагоняет: только что Трейси подумывала звякнуть Линде — и Линда звонит сама. Она хоть раз сюда звонила? Что-то Трейси такого не припомнит. Сообщение и вовсе озадачивало. Трейси? Трейси? Я не знала, кому еще позвонить. Мне нужно поговорить с тобой. Кажется, у меня… проблемы. Какие проблемы могут быть у Линды Паллистер? И при чем тут Трейси? Длинная пауза, потом Линда заговорила опять — невнятно забормотала. Это про Кэрол Брейтуэйт. Помнишь Кэрол Брейтуэйт, Трейси? Меня тут про нее спрашивают. Позвони мне срочно, ладно? Пожалуйста.

Кэрол Брейтуэйт? — изумилась Трейси. После стольких лет? Линда звонит ей из-за Кэрол Брейтуэйт? Трейси убрала Кэрол Брейтуэйт в коробку, поставила коробку на полку в шкаф, закрыла дверцу и вот уже тридцать с лишним лет не открывала. А теперь Линда Паллистер хочет поговорить о Кэрол Брейтуэйт. Линда Паллистер, окрашенный гроб.[83] Линда Паллистер взмахнула рукой — и маленький ребенок испарился. Раз — и нету.

Прошлое есть прошлое, сказала себе Трейси, оно мертво, потеряно, а вот настоящее живо, здорово и спит в дальней спальне. А впрочем… можно перезвонить Линде и невзначай ввернуть: «Келли Кросс, Линда, у нее все дети пристроены, не знаешь?» Трейси позвонила — в трубке только длинные гудки. Вот и славно — у Трейси своих проблем выше крыши, не хватало взваливать на себя Линдино бремя. И однако же… Кэрол Брейтуэйт. Давненько Трейси о ней не вспоминала. Кошмарный был день. Бедный ребятенок.

Она достала из холодильника банку пива. Открыла, набрала номер Барри Крофорда. Бывший коллега ответил раздраженно — но иначе он и не разговаривал.

— Хотела спросить, Барри, — ты в последнее время не сталкивался с Келли Кросс?

— Девочка-развлекалочка? Давно в деле? Нет, я слишком высоко в пищевой цепи, мне донные отложения не попадаются. А что? По улицам соскучилась?

— Нет-нет, ничего особенного. А потерявшихся детей никто не заявлял?

— Детей? Я поспрошаю. Я не знаю, может, ты совсем с катушек съехала, но, вообще-то, ты уже не первый месяц на пенсии.