Эйлса наклонилась и заглянула в одну из коробок. На лице у нее отразилось потрясение.

– В смысле… Вот это… Зачем?

– Пластиковые стаканчики всегда могут пригодиться.

Эйлса отодвинула коробку в сторону и подхватила что-то еще одним пальцем, словно не хотела испачкать руки.

– Это хороший дуршлаг. – Я забрала его у Эйлсы и прижала к груди. – Качественный. Теперь их делают из пластика, и ручки гнутся, когда выливаешь в них кипяток. А этот эмалированный. – Я постучала по нему, еще крепче прижимая к себе. – Прочный и надежный. Кто-то его выбросил, а я терпеть не могу, когда выбрасывают хорошие вещи.

– Но он старый. И грязный, – заметила Эйлса.

– Его просто нужно почистить металлической мочалкой.

– Но почему он лежит здесь в прихожей? Если он вам нужен, то храните его в кухне. – Она порылась еще в одной коробке. – А это что такое, Верити? Это старый кран… Шланг… Что это?

– Шланг прикрепляется к крану в ванной, чтобы мыть голову.

– А это?

– Крышки радиатора.

– Зачем вы все это храните? Большая часть этих вещей – просто мусор.

– Это не мусор. Для большинства найдется место и применение – они могут пригодиться. Мне лишь нужно разобрать пространство для шкафа найти, куда все это сложить.

Я с силой швырнула дуршлаг в коробку. Я хотела, чтобы Эйлса немедленно ушла. Два шага, поворот на сто восемьдесят градусов – и она за дверью. Если я положу руки ей на плечи, то смогу подтолкнуть в нужном направлении.

И Эйлса сделала два шага, но не к выходу. Боком – в этом не было необходимости, она сделала это показательно, – она стала пробираться между кучами в направлении гостиной, положила руку на ручку двери, и я поняла, что не смогла бы ее остановить, даже если бы стояла рядом. Эйлса толкнула дверь – она слегка приоткрылась – и просунула голову в щель.

Иногда мне кажется, что я вижу комнату такой, какой она была раньше – скелет, скрытый под распухшей плотью: два кресла с велюровой обивкой в цветочек и такой же диван с подушками, камин с изразцами и зеркало над ним, два небольших столика, один из них круглый, настольные лампы под абажурами с бахромой и у окна – письменный стол со стулом. Когда Эйлса заглянула в комнату, мне захотелось, чтобы она видела ту же комнату, что и я. Но, судя по отвращению на лице, увидела она совсем другое. Ее внимание отвлекли другие вещи: пакеты с одеждой и груды книг, горы ручек и писем, между которыми стояли чашки с недопитым кофе, темнота, которая вызывала дискомфорт – лампы уже давно скрылись под завалами, и пыль. Я знала, что тарелки и столовые приборы лежат шаткими грудами на столе и полу, а кое-что из недавно найденной обуви и одежды свалено на стульях.

– Верити, – снова произнесла Эйлса и впервые с той минуты, как она вошла в мой дом, я услышала упрек у нее в голосе. – Вы здесь работаете?

– Да. Вон там за столом. За компьютером.

Она снова засунула голову в проем, чтобы убедиться, потом повернулась ко мне и спросила:

– А как вы туда пробираетесь? Сквозь весь этот хлам?