— Не против, — ворчливо произнесла и поправила вновь съехавшие на кончик носа очки. — Он старый, не жалко.

Да, я это сказала. Потому что всеми правдами и неправдами хотела, чтобы он как можно быстрее ушел! Мое болезненное напоминание о тяжелых временах, проведенных в школе.

— Слушай, каравайчик, а чего ты такая хмурая? — спустя минуты три молчания, спросил Гоша. — Скоро новый год. Ты не сгорела. Похудела… — После последнего высказывания, он снова стал меня рассматривать. И опять набок наклонился, чтобы этот самый бессовестный взгляд на ногах задержать. Послышалось или он присвистнул? Не взгляд, разумеется, а Гошка.

— Ты поел? — Я спокойна, как удав. Как… как перепивший успокоительного человек.

— Поел, но не наелся, — последовал ответ. И опять в его глазах подозрительный блеск.

— Раз поел, можешь идти.

Сказав это, я встала из-за стола и начала убирать грязную посуду в раковину.

— Чай не допил.

— Медленно ты пьешь, — прошипела, включая воду и беря в руки миску из-под салата.

— Так в нем чаинки. Вот и медленно.

Я сжала зубы, изо всех сил стараясь не высказать этому нехорошему человеку все, что я о нем думаю. Я ведь приличная девушка. И пусть сейчас стою перед «гостем» в потрепанном жизнью, но зато любимом розовом халате. Растоптанных тапках в тон и неизменной пуклей на голове. Может, я просто надеялась, что такой непрезентабельный вид отпугнет парня.

Меня наградили очередным голодным взглядом. Хм…

— Еще есть хочешь? — вкрадчиво уточнила, предполагая, что Гоше снова захотелось ограбить мой холодильник.

— Ну… — протянул Георгий. — Не так чтобы есть…

— Тогда можешь больше здесь не задерживаться.

— Вот что ты за человек, каравайчик. Я к тебе с чистой душой, но не очень чистыми помыслами, а ты…

— А вот про помыслы, будь добр, поподробнее расскажи! — Я встала напротив восседающего на табуретке молодого человека и, сложив руки на груди, воззрилась на него сверху вниз. И все равно, что из крана льется вода, Зефир как-то подозрительно пристраивается к моему левому тапочку, а Гошка сует мне в карман руку и извлекает оттуда конфету.

— А вот и десерт к чаю, — сказал он, разворачивая пестрый шуршащий фантик и закидывая в рот лакомство.

— Ты совсем обнаглел, Филимонов! — взревела я, потрясая кулаками. Все! Достал! — Уходи! И чтобы я больше тебя не видела!

Меня проигнорировали. Однокашник отпил еще чая, выплюнул в чашку крупную чаинку и вновь потянулся ручищей к карману халата. Как следует огрела его по наглой конечности ладонью.