Но что нравилось всем и безусловно – это всемогущество законной власти Юбераллии, способной сделать злого – добрым, больного – здоровым, голодного – сытым, безобразного – красивым, бездарного и тупого – гениальным, все вообще видимое – незримым, а все существующее только возможным и то лишь в зависимости от усмотрения его величества короля.
Не скрывал я, какими путями достигалось это всемогущество, не скрывал я, что система, принятая в Юбераллии, привела к полному обнищанию страны и даже к отупению ее жителей, не скрывал и того, что я оставил страну в далеко не блестящем состоянии, – государственных людей все это мало беспокоило, и ничего, по их мнению, не говорило о непригодности самой системы.
При этом одни видели причину неудач в недостаточном понимании населением лучшей из стран мудрых забот своих властителей.
– Если бы население Юбераллии от чистого сердца отдавало себя и свое имущество в бесконтрольное распоряжение правительства, страна процветала бы. Но ведь они лгали каждым своим шагом, и справедливо, что нищета и голод были возмездием за эту ложь.
Другие не придавали никакого значения искренности подданных: пусть будет и ложь, только бы повиновались. Важно, говорили они, чтобы правительство правильно понимало нужды страны и направляло все силы к мирному процветанию, а не увлекалось мечтами о завоевании всего мира.
Один из крупнейших государственных деятелей, бывший первый министр, потерявший популярность после одной из кровопролитнейших войн, которой он был одним из вдохновителей, рассчитывает даже приобрести снова потерянную власть и влияние путем полного заимствования системы управления Юбераллии. В речах и докладах он не перестает доказывать, что эта система в быстрейший срок сделает наше отечество могущественнейшей из держав мира.
Он считает только, что единство чувств и мыслей, требуемое этой системой, может быть достигнуто и без выселения представителей низших рас, так как сам он вряд ли бы смог, подобно мне, доказать при дворе императора Юбераллии отсутствие в своей крови нежелательных примесей. Он полагает, что, избежав некоторых ошибок великого императора лучшей из стран, мы достигнем также и того земного рая, о котором этот величайший, по его мнению, деятель только мечтал.
Не думаю, чтобы этому бывшему политику удалось убедить представителей низших сословий королевства в преимуществах этого нового Эдема, в котором им, как и их товарищам в лучшей из стран, пришлось бы, подобно Адаму в старом Эдеме, только фиговым листком прикрывать свою наготу.
Огромным успехом пользовалось волшебное зеркало, привезенное мною из Юбераллии. Кто только ни стремился посмотреться в него! Потерявшие красоту и голос актрисы, депутаты, забаллотированные на выборах, потерпевшие крах банкиры, проторговавшиеся купцы, чиновники, отданные под суд за взятки, вожаки партий, потерявших влияние, побежденные полководцы, министры, получившие отставку, изгнанные своими народами короли. Все они, глядя в это зеркало, не могли понять, благодаря какой несправедливости потерпели они удары судьбы, и с новой силой возгоралась в них надежда вернуть утраченное. Не отказывались от утех, доставляемых зеркалом, и лица, к которым судьба покамест была благосклонна. Судья, глядя в него, считал себя неподкупным, писатель – талантливым, военный – храбрым, политик – дальнозорким, философ – мудрым, аббат – святым, развратник – нравственным, лентяй – трудолюбивым. Я не говорю уж о неодушевленных вещах – и те, отразившись в зеркале, приобретали недостающие им качества, соответственно повышаясь в цене.
Я очень жалел, что не вывез десятка два подобных зеркал, потому что от покупателей у меня не было отбоя.
Кто только ни мечтал приобрести это восьмое чудо вселенной! Старьевщики, торгующие поношенным платьем, издатели книг, отвергнутых читателем, банки с бронзовым вексельным портфелем, директора компаний с дутыми капиталами, лидеры партий, не выполнивших обещаний избирателям, правительства, выпускающие неполноценную монету, – все они наперебой осаждали меня и предлагали довольно-таки почтенные суммы.
Многие всерьез полагали, что если снабдить подобными зеркалами каждого из жителей страны, то всеобщее благосостояние наступит сразу и безо всяких переворотов. В этом я не разуверял никого и за крупную сумму продал зеркало одной из фабрик, до сих пор старающейся раскрыть секрет изобретения.
Долго не мог я отвыкнуть от усвоенного мною в Юбераллии способа выражения мыслей и часто называл предметы не теми именами, которых они заслуживали.
Так, бессовестных людей я называл дипломатами, бомбардировку мирных городов – демонстрацией, завоевание небольших государств – экспедицией, шпионаж – информацией, грабеж – налоговым обложением, разбой – колониальной политикой.
Я называл также трусость – осторожностью, бегство – переменой позиции, экзекуцию – убеждением, голод – отсутствием аппетита.
Привычка эта оказала мне немалую пользу в беседах с государственными людьми. Пользуясь этим языком, мы прекрасно понимали друг друга и даже могли высказывать вслух самые сокровенные мысли.
Но матросы и докеры, с которыми я сталкивался по профессии капитана дальнего плавания, фермеры и батраки, с которыми имел дела по имению, громко хохотали надо мной, когда я пытался объясняться с ними на этом языке.
Эти грубые и простые люди усвоили себе противоположную привычку.
Так, обыкновенную торговлю они называли грабежом, хозяина – кровопийцей, работу – каторгой, свое имущество – барахлом, полицейского – фараоном, парламентские дебаты – брехней.
Признаться, этот язык больше нравился мне. Он напоминал по своей ясности и недвусмысленности мудрое красноречие гуигнгнмов.