Об этот наука полностью, что называется, умалчивала. И даже умная Вера, которая вздёрнув свой носик, рассказывала что-то про важность изучения древних памятников, не могла полноценно ответить на этот вопрос.

Она просто спокойно обсуждала отрешённые темы, ведя так называемые светские беседы.

И Леха почему-то чувствовал себя как нельзя более хорошо и комфортно, находясь внутри таких незамысловатых бесед. Он готов был слушать часами даже самый ужасный бред, лишь бы только этот бред исходил из уст Веры.

В это время Эд вертел головой в разные стороны. Чувство того, что кто-то наблюдает за ним, как в реалити шоу, не оставляло его ни на секунду. А после глупого инцидента с Верой оно еще больше усилилось.

И ведь вычислить таких «наблюдателей» было практически невозможно. Они могли быть вон в тех зарослях цветущего кустарника или за тем остовом громадного дерева, который почти сгнил, или даже за тем каменным крестом, который был будто высечен из гигантской скалы.

И самое обидное, что ему нельзя было поделиться своими чувствами и переживаниями с кем-либо. Он уже не удержал в руках идиотские догадки. Бросился раньше времени туда, куда не стоило бросаться. И теперь его единственный на этом куске земли друг считает его, если не полностью сумасшедшим, то малость пришибленным и слегка странноватым.

Прокручивая это внутри себя, Эд бросил взгляд на один небольшой памятник, который находился прямо около тропинки.

На покосившейся плите находилась черно-белая фотография мальчика пред подросткового возраста, который был одет в какую-то тельняшку, и напоминал собой младшего члена семьи Романовых. По крайне мере, такая ассоциация могла возникнуть у стороннего наблюдателя.

Мальчик немного всхлипывал, моргая своими черными, лишёнными жизни глазами, глядя на Эдуарда.

Эд замер на месте, превратившись «в деревянное изваяние». Его тело сразу же налилось диким ужасом. Язык превратился в вату, а в горле образовался металлический спазм.

— Галлюцинация. Я вижу глюки… Такого не должно быть, — мелькнуло где-то на подсознании мужчины.

Но вдруг мини портрет мальчика обратился к нему, разговаривая не по-детски грубым и жалостливым голосом.

— Мама. Где мама? — Отчётливо произнёс он.

Эдуард почувствовал, что все вокруг него вертится и переворачивается. В голове кто-то бил в барабаны. Животный страх становился сильнее, перекрывая собой разум.

— Я не хотел. Я хотел купаться. Где мама? — Снова произнес портрет мёртвого паренька, и из его рта брызнула вода.

Эд вдруг отчетливо увидел, что несчастный плачущий мальчик находится в ужасающем сером мире, иллюминатором которого является эта черная фотография.

Он почувствовал, как тяжело и плохо ему на том свете, среди всей этой черноты. И как одиноко находиться там без мамы, друзей и всех остальных, кто не попал вместе с ним в это чертово «зазеркалье».

Мальчик больше не говорил ни слова. Он просто всхлипывал и плакал, глядя в глаза Эдуарда.

И эти всхлипывания заставили последнего вскрикнуть так сильно, как будто его нещадно расчленяли бензопилой.

Этот ужасный вопль был слышен на все кладбище. И как ни странно звучит, но он мог разбудить даже мертвого.