Эйрих вытащил из котомки Альвомира свою тарелку и передал кашевару.

Наваристый бульон с луком, репой и мясом — то, что нужно настоящему воину.

Читал он у Октавиана Августа, что полководец времён войны с самнитами, Курий Дентат, настолько любил репу, что всегда лично запекал её в золе. Эйрих к репе был равнодушен, душа кочевника требовала больше мяса в рационе, но не была против такой бесплатной добавки, разнообразящей вкус блюда. В целом, у него в голове уже давно произошла некоторая переоценка вкусовых предпочтений: хлеб — это еда, а не закуска к мясу, вино, если сильно разбавлять, пить можно, хотя в прошлом он был ярым противником употребления любого алкоголя. Он и сейчас противник, надираться вином он считает греховным, но если больше ничего нет и не хочешь маяться животом от сырой воды — почему бы и нет? Правда, некоторые римские «деликатесы» он принять так и не смог. Запечённые сони — это уже слишком.

«Крыс я не ел и добровольно есть не собираюсь», — подумал он. — «Одно дело — барсуки или суслики, в тяжёлое время и не такое едали, а вот сони… ни мяса толком, ни смысла мельком».

Работая ложкой, Эйрих с удовольствием поедал щедро поперчённую говядину с репой и луком, а время шло. Спустя одну тарелку, прибыло несколько воинов с плетёными корзинами за плечами — это с их самодельной пекарни. Запахло пшеничным хлебом, первую лепёшку которого вручили Эйриху, ибо по чину. Альвомир тоже получил хлеб, но сразу три лепёшки — повышенный паёк ему просто необходим.

Когда Эйрих вытер куском хлеба дно тарелки, к костру прибыл Хрисанф.

— Пойдём, — дожевал претор кусок хлеба и встал с бревна.

В шатре, в отличие от жаркой улицы, было приятно находиться, ведь шёлковая ткань не пропускала палящее Солнце. В Италии в этом году жарковато…

— Докладывай, — приказал Эйрих, наливший себе разбавленного вина в кубок.

— Кхм-кхм, — откашлялся раб. — Наши потери составили тысячу шестьсот семьдесят девять воинов убитыми. Девятьсот семьдесят три из них — это из освобождённых рабов. Ранеными по всему войску — тысячу двести с лишним воинов, но тяжело поранены только триста двадцать два воина. Обозники потеряли только тех, что полегли от стрел во время ночной атаки войска узурпатора. Враг потерял четыре тысячи восемьсот с лишним воинов, не считая взятых в полон. Обозники их уйти не смогли, их девятьсот пятьдесят семь человек. Твои конные воины ещё рыскают по окрестностям, ищут тех, кто сбежал, но не сумел уйти далеко.

— Так, — кивнул Эйрих, отпив из кубка. — А что по трофеям?

— Войсковую казну пересчитал, вышло двадцать девять тысяч шестьсот восемьдесят три солида, золотом и серебром, — сообщил Хрисанф. — Кольчуг взяли четыре тысячи девятьсот восемь штук, шлемов пять тысяч триста сорок три.

Раб сделал паузу на раскрутку пергамента.

—… щитов, пригодных для использования — две тысячи триста с лишним, но мастера отдельно будут пересматривать, может, что-то ещё можно подлатать, поэтому не ручаюсь за конечное число, — продолжил он. — Коней взяли девятьсот девятнадцать штук, но некоторые из них ранены и могут оказаться непригодными — это тоже ещё будут смотреть. Луков четыреста девяносто одну штуку нашли, поиски продолжаются…

Это было связано с тем, что лучники сумели убраться в лес, их догнала кавалерия остготов и побила там большей частью. В степи не каждый раз удаётся найти упавшие вещи, а тут лес, густо усеянный кустарником.

— Повозок спасли только восемьдесят семь штук, — сообщил Хрисанф. — На них провизия войск узурпатора, стрел около пяти тысяч штук, марсовых колючек где-то около четырёх тысяч штук, две семьсот тридцать девять штук сменных гиматиев, а главное — очень много инструментов для строительства. Ещё шелка, перца…

— Перца? — переспросил Эйрих.

— Да, пятьдесят амфор, — кивнул раб. — На продажу везли или на личные нужды — не знаю, но лично всё видел и посчитал.

— Это хорошо, — улыбнулся Эйрих. — Перца много не бывает. Ещё что-то?

— У их легата было с собой четыре наложницы, — сообщил Хрисанф. — Воины гадают, входят ли они в общую добычу или их можно… кхм-кхм… употребить.