— Ты иди, на пару опоздаешь, — подтолкнула её Малькова и вздрогнула. Прямо над ухом громко, дребезжаще запел звонок.

Вся переполненная спокойной радостью, Светлана отправилась на занятия. Но заниматься в тот день уже не могла. От каждого преподавателя умудрилась схлопотать по несколько замечаний. Подумаешь! Чего стоят замечания, если скоро они с Мальковой будут сидеть за столиком. Вдвоём, как прежде. Всё-всё надо из Натки вытрясти. Сколько нужно ей рассказать! Светлана не замечала, что улыбается своим мыслям. Тепло улыбается, солнечно. Рассеяно озарила улыбкой Королёва и Катина. Те онемели. Поделилась улыбкой со Скворцовым. Лёха растерялся. Осветила всю группу. Народ смотрел на неё озадаченно, заинтересованно. Светлана и не подозревала, до чего красила, преображала её эта задержавшаяся на лице рассеянная улыбка, насколько в одночасье переменила она устоявшееся за годы отношение однокурсников. Не заметила и того, какими глазами смотрел на неё Овсянников. Взгляд его был тяжёл и жаден.

Она лихо увернулась от ни с того, ни с сего полезших к ней вдруг с разговорами ребят и девчонок. Никого при том не обидела. Сама удивилась своей ловкости. Раньше вот не получалось. Но мысли быстро переключились на встречу с Мальковой. Радостное оживление постепенно сменилось тревогой. Что, если Наталья уехала, не стала дожидаться? Бывали же случаи, когда Натка не дожидалась. Менялось её настроение, тут же менялись и планы. Чем дальше отходила Светлана от здания института, тем сильней её охватывали сомнения. К счастью не оправдавшиеся. Малькова ждала у метро. Подхватила под руку, пробормотала торопливо:

— Пойдём скорее, а то я замёрзла.

Повела незнакомыми улицами и переулками. Вот так вот. Проучился человек в институте почти пять лет, а окрестности его, оказывается, не знал на самом деле. Пару улиц Светлана знала, несколько дворов, любимую забегаловку, дорогу до метро и ничего кроме. Ненадолго накатил стыд. Потом девушка нашла себе веское оправдание. Москву только экскурсоводы могут знать хорошо. И то один центр. В пределах Садового кольца. Слишком уж город огромный. Два-три района ещё куда ни шло, можно освоить, а большее дано любителям-краеведам и таксистам в силу их работы. И нечего было тратить драгоценные минуты общения с Мальковой на глупые угрызения совести.

Бар оказался почти совсем пустым. Это радовало. Никто не помешает. Наталья угощала, расплачиваясь долларами и немецкими марками. Кроме кофе заказала бутерброды и по двойной порции мартини, но не с привычным апельсиновым соком, а с “Боржоми”.

— Апельсиновый сок вкус уничтожает. А “Боржоми” подчёркивает, делает пикантным, — безапелляционно заявила она.

Светлане неожиданно вспомнилось, что раньше Малькова предпочитала “Кровавую Мэри”. Делала её сама, отдельно заказывая водку и томатный сок. Специально для любимого коктейля всегда имела при себе белейший, свежайший батистовый носовой платок. “Мэри” у неё получалась чётко разделённой на несколько слоёв. Теперь, выходит, Наталья перешла к мартини. Мальчик-бармен вытянул шею, насторожил по-собачьи уши, прислушиваясь к словам Мальковой. Интересно, если бы Наталья не была упакована в добротное, откровенно заграничного происхождения кашемировое пальто, если бы в её шикарном, натуральной мягкой кожи портмоне только родные деревянные рублики наблюдались, встал бы бармен в охотничью стойку? Едва ли.

Они сидели долго, накачиваясь мартини и закусывая не слишком аппетитными, зато страшно дорогими бутербродами. Кофе давно остыл. К нему не притронулись. О делах Светланы не говорили, обсуждали мальковские. Наталья выходила замуж. За немца. Уезжала с ним в Германию, где у будущего мужа имелся свой собственный вполне доходный бизнес. В институте Малькова появилась зачистить “хвосты” и добиться досрочной сдачи “госов”. Дело казалось невероятно трудным, почти невыполнимым. Но с мальковской пробивной энергией, с мальковской напористостью можно и горы своротить.

— Куда ты торопишься, Натка? Учиться осталось совсем ничего. Окончила бы институт спокойно. А уж потом езжай себе куда вздумается. Что, твой Ганс или Фриц, или Иоганн, кто он там, подождать не может? Как его, кстати, зовут?

— Аксель. Аксель Мюллер. Только не смейся, — Наталья предупреждающе-строго взглянула на Светлану. Вовремя взглянула. Та действительно хотела вслух вспомнить какой-нибудь глупый анекдот про Штирлица или о прыжке в фигурном катании. Успела сдержаться.

— Значит, теперь ты будешь фрау Мюллер. И когда?

— На следующей неделе. Извини, в свидетельницы не зову. Не могу.

— На следующей неделе, — Светлана притворилась задумчивой, дабы не показать обиду. — Уж больно твой Мюллер торопится.

— Это не он торопится. Это я его тороплю. Хочу побыстрее уехать.

— Хочешь уехать? — Светлана растерялась. — Зачем? Почему?

Мысль о том, что Малькова уедет из страны навсегда, бросит её, Светлану, одну, без возможности пусть изредка прибегать к дружеской поддержке, была непереносимой.

— Ты посмотри, что в стране творится! — Наталья сделала изрядный глоток мартини. — Мне пацаны с истфака популярно объяснили. ППНК — период первоначального накопления капитала. Передел собственности, если проще и применительно к нашей стране. Какие-то крыши, наезды, братки с утюгами, стрелки, разборки. Там стреляют, там взрывают, там ларьки громят. Новые русские эти с беэмвухами, с цепями в кулак толщиной на шее. Мы для них и не люди вовсе. Это что, жизнь? А цены? А работа? Куда после института идти? На рынок, торговать? Или в челноки податься, чтоб себе нормальный уровень обеспечить? Или на панель? Так я там уже побывала. Спасибо, больше не хочется.

— Как? Как побывала? — потрясённо замерла Светлана. — Когда?

— Так и побывала, — Наталья вылила в себя остатки мартини и сделала бармену жест “повтори”. — Осенью. В конце сентября и октябре, когда с Дроном полаялась. Назло ему туда пошла. Показалось, что терять уже нечего, так хоть деньги заработаю. На счастье, через три недели меня Аксель снял. И началась у меня, Ветка корявая, совсем другая жизнь.