Гант уже дожидался его в дежурке Семьдесят седьмого участка.

– Я попросил перевести его в комнату для допросов. Ты готов?

– Готов.

В этот момент Босх заметил на стойке позади стола дежурного офицера упаковку из-под пончиков. Она была открыта, и в ней еще оставались два аппетитных кружка, уцелевших, видимо, после утреннего совещания.

– Эй, парни, не возражаете? – спросил он, указывая на упаковку.

– Угощайся, – разрешил Гант.

Босх взял покрытый глазурью пончик и умял его, пока шел по коридору за Гантом к рабочему помещению следователей.

Они вошли в просторный зал, заставленный столами, шкафами для досье и буквально заваленный кипами бумаг. Но за большинством столов никого не было и, как догадался Босх, его коллеги либо уехали по делам, либо еще не вернулись с обеда. На углу одного из столов лежал пакет с бумажными носовыми платками. Босх поспешно вытянул несколько, чтобы стереть с пальцев сахарную глазурь.

У двери одной из комнат для допросов сидел патрульный. Когда к нему приблизились Гант и Босх, полисмен поднялся. Гант представил его как Криса Мерсера, лично задержавшего Уошберна.

– Отличная работа, – похвалил Босх, пожимая ему руку. – Вы зачитали ему все нужные слова?

Имелась в виду, конечно же, необходимая формальность, когда задержанного уведомляли о его конституционных правах.

– Зачитал.

– Прекрасно!

– Спасибо, Крис, – сказал Гант. – Теперь мы им займемся сами.

Патрульный шутливо отсалютовал и удалился. Гант посмотрел на Босха.

– Ты уже придумал, как взять его в оборот?

– А у нас есть на него хоть что-нибудь, кроме того хлипкого ордера?

– Почти ничего. При нем обнаружили пол-унции «травки».

Босх нахмурился. Слишком мало.

– Но в кармане он держал шестьсот баксов наличными.