— Вы не удивляйтесь, юноша. Тут в этих местах много странного. Если всему дивиться станете, то с ума быстро сойдете. Нужно принимать все окружающее таким, каким видите, иначе беда. Как начнете искать скрытое и непонятное значение во всем нас окружающем, так мозги сразу и накренятся.
— У меня крепкие мозги, их так просто не накренишь, лишнего в голову не беру. — Я снова прислушался к себе, эликсир еще бродил по моему телу, но уже действовал иначе: мне не хотелось спать, пот перестал выходить, в желудке устойчиво горела маленькая печка. — И при какой же власти сослали? При царской? Советской? Нынешней?
Это я попытался пошутить. Сергей Сергеевич выглядел лет на сорок, так что царя никак не мог захватить.
— Советы путевку на каторгу дали, как раз семьдесят лет тому назад, но образование получил до революции и профессором стал тогда же…
— ?!! Что?!! Так сколько же вам лет?! — Я опешил. По словам профессора выходило, что ему давно за сто. Если врет, то какой в этом смысл? Мне вообще-то все равно, кто он, так что обманывать смысла никакого нет. И вообще мне нужно только эту вещь с кордона взять и отвезти обратно в Москву. И живите вы здесь как хотите, придумывайте себе жизнь. — Не выглядите вы на свои лета.
— Да, правда, выгляжу я хорошо благодаря здоровому образу жизни, тайга хвори хорошо лечит, но обсуждать это не будем, как и мой возраст. Чай выпили? Вот и замечательно. Теперь пора спать, а то Дрема придет, он любит по ночам в этих местах шататься, так люди говорят…
— Дрема?
— Молодой человек! — Сергей Сергеевич заговорил профессорским тоном, даже лицо изменилось, стало строгим, каким-то лощеным. Откуда у мужичка такой взгляд? Или свечи у него такие? Или эликсир? Отчего-то все начинает видеться совсем другим. — Очень невежливо повторять последние слова. И вообще разговор, который ведется в форме множества вопросов, называется допросом. Простите, но такого общения досыта нахлебался в свое время, поэтому и сейчас не терплю. А допрашивали меня такие же молодые и столь же невежественные молодые люди, как и вы, и было это чрезвычайно печально, а временами и болезненно…
— Извините, просто все как-то необычно и странно, — пробормотал я, не собираясь ссориться. — Простите, но во многое вами сказанное трудно поверить.
— Да, поверить трудно, особенно сейчас, когда наука заняла место религии, а во времена моей юности верили в мощь природы. — Профессор посмотрел со странной грустью в огонь. — Когда теряется истинный смысл, всегда приходит время удовольствий, но кончается это большой войной…
— Странно вы как-то рассуждаете…
— Все в этом мире повторяется, и каждый раз обидно за людей, живущих в этот миг. Впрочем, простите меня, юноша, это я лишнее говорю, брюзжание старого человека. — Сергей Сергеевич дунул на свечку и растянулся на лавке. — Прочее невыясненное станем договаривать завтра. Ночь — время для сна еще и потому, что нечисть вылезает, а воевать с нею в ее время себе дороже.
— Нечисть?
— Снова задаете вопросы, юноша? Опять допрос? Потерпите до утра и сами все узнаете.
Я пожал плечами и заворочался на лавке, пытаясь лечь так, чтобы мне не было так жестко. Спать мне не хотелось, хотелось поговорить: самогон, настоянный на травах, все еще волновал мою кровь:
— Извините, но то, что вы говорите, не укладывается в мою голову. И в то же время не пропадает ощущение, что вы меня разыгрываете. О какой нечисти говорите? Вы считаете, что она существует. А что это такое? Мне вообще-то все равно, но за окном двадцать первый век, вся нечисть, мне кажется, сдохла после того, как вырубили леса.
— Юноша, смиритесь с тем, что все узнаете позже. Кстати, думаю, вы пожалеете об этом еще не раз.
— О чем?
— О новых знаниях, в них будет много печали.
— Смешно…