Теперь он ясно видел и конец коридора, видел ведущую наверх лестницу, располагавшуюся в каких-нибудь пятидесяти ярдах впереди. В коридоре никого не было.

Нет, определенно этот подземный ход вел не на фабрику, где выращивали фруктовых мушек, и Босх пожалел, что оставил рацию на месте крушения вертолета.

— Черт! — прошептал он.

— Что? — так же шепотом спросил Агильо.

— Ничего. Идем.

Первые двадцать пять ярдов они преодолели почти бегом, и только потом замедлили шаг, чтобы без шума приблизиться к лестнице. Агильо перебежал к правой стене, и они достигли выходного люка почти одновременно, держа свое оружие направленным вверх и часто моргая чтобы стряхнуть заливавший глаза пот.

В помещении наверху свет не горел, поэтому Босх взял у Агильо фонарик и направил луч вертикально. Прямо над люком он увидел низкие потолочные балки какой-то комнаты. Никто не палил в них, никто не забросал их гранатами, никто их даже не окликнул. Несколько секунд Босх напряженно прислушивался, но не уловил ни шороха. Наконец он кивнул Агильо чтобы мексиканец прикрывал его огнем, а сам вложил револьвер в кобуру и полез вверх, держа в руке фонарик.

Босх был испуган. Когда во Вьетнаме он поднимался наверх из вражеских тоннелей, страх всегда проходил. Каждый раз, покидая опасный мрак и оказываясь в безопасности, среди своих товарищей, Гарри чувствовал себя так, словно родился заново. Это был переход из черного в голубое, из ночи в день. Вот только на этот раз подъем на поверхность земли не сулил ему ничего хорошего.

Достигнув вершины лестницы, Босх поднял фонарь над головой и еще раз посветил им во все стороны. Поскольку ничего не произошло, он медленно, по-черепашьи, высунул голову из люка и сразу заметил толстый слой опилок на полу. Тогда он поднялся повыше и огляделся получше. Гарри оказался в какой-то кладовой, вдоль стен которой стояли разборные металлические стеллажи. На их полках во множестве были свалены коробки с полотнами для ножовок и абразивными ремнями для промышленных шлифовальных машин, кое-какие ручные инструменты и плотницкие пилы. Несколько полок были заняты деревянными колышками и дюбелями, рассортированными по размеру, и Босх сразу подумал о деревянных рукоятках на концах тонкой стальной проволоки, которой задушили Портера и Каппса.

Выбравшись из люка, Босх махнул рукой Агильо, а сам подошел к двери кладовой. Кладовка оказалась не заперта, и Босх попал в полутемный просторный цех, где стояли в ряд верстаки и самое разное деревообрабатывающее оборудование, а у стены беспорядочно валялась готовая продукция: некрашеные столы, стулья, тумбы с ящиками и прочее. Наверху горела одинокая тусклая лампочка дежурного освещения.

Сзади неслышно подошел Агильо; он хотел что-то сказать, но Босх остановил его. Он уже понял, что они находятся на фабрике «Мекситек».

В самом конце цеха они увидели широкие двойные двери, и одна из них вела в погрузочный двор, выходивший на аллею, по которой Босх бродил вчера ночью. Центр парковочной площадки занимала обширная лужа, и Босх увидел мокрые следы колес, уходящих к аллее. Ни машин, ни людей… Судя по всему, Зорилло был уже далеко.

— Два тоннеля… — проговорил Босх, не в силах скрыть уныние.

— Два тоннеля! — воскликнул Корво. — Информатор Рамоса посадил нас в лужу дерьма!

Босх и Агильо сидели на некрашеных сосновых стульях и смотрели, как Корво мечется из стороны в сторону. Специальный уполномоченный, агент-куратор АКН, выглядел ужасно. Иначе и не мог выглядеть ответственный за операцию, потерявший двух человек, один вертолет и упустивший главного подозреваемого, ради которого все и затевалось. Иными словами, он походил на того, кто поскользнулся на свежей коровьей лепешке. С тех пор как Босх и Агильо прошли сквозь тоннель, минуло около двух часов.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил Гарри.

— То, что его информатор знал и о втором тоннеле. Исключено, что он знал об одном подземном ходе. Он всех нас подставил и помог Зорилло ускользнуть. Если бы я выяснил, кто это, то засадил бы его по обвинению в убийстве федерального агента!

— Так ты не знаешь?

— Рамос не говорил мне о нем, руки не дошли.

Босх вздохнул свободнее.