— Нет, что вы, ваше общество очень полезно — отвлекает от всяких…

Босх не ответил. В камине громко щелкнул сучок. Гарри посмотрел ей вслед и, убедившись, что из кухни его не видно, еще раз огляделся по сторонам. Потом, поднявшись с кушетки, направился к освещенным дверям кухни.

— Черный, пожалуйста, — сказал он. — И без сахара.

— Конечно. Вы ведь тоже коп.

— Вы, похоже, не очень их жалуете?

— Пожалуй, недолюбливаю, — ответила Сильвия, стоя к нему спиной. Босх видел, как она разливает кофе по чашкам из стеклянного кофейника. Он прислонился к дверному косяку возле холодильника. Не зная, что еще сказать, Гарри колебался, стоит ли приводить в исполнение план, который обдумывал по пути.

— У вас неплохой дом, — проговорил он наконец.

— Это не дом, а жилище, — уточнила Сильвия. — Мы продаем его. То есть, наверное, теперь следует говорить: «Я продаю его».

Она отвечала, не поворачиваясь к нему, но Босх рискнул продолжить:

— Вы не должны винить себя за то, что он сделал. — Гарри знал, что это слабое утешение.

— Легко сказать, труднее исполнить.

— Да.

Последовало продолжительное молчание. Босх первым нарушил его:

— Он оставил записку.

Сильвия замерла, но так и не повернулась.

— «Теперь я знаю, кто я такой» — вот что он написал.

Она промолчала. Одна из чашек стояла на столике наполовину пустая.

— Вам это о чем-нибудь говорит?

Наконец-то Сильвия повернулась к нему. В ярком свете ламп, горевших под потолком кухни, он увидел на ее щеках следы слез. Босх почувствовал себя посторонним и никчемным, неспособным сделать ничего такого, что облегчило бы ее боль.

— Не знаю. Мой муж… он был зациклен на прошлом.