«Всем бежать?» — уточнил понтифик.

Всем, кто способен, ответили ему. Остальным же — уповать на милость Господа.

Отпустив медиков, Климент остался в зале приемов один. Он сидел в задумчивости за длинным пустым столом, как вдруг услышал голоса.

— Долг пастыря предписывает вам остаться, ваше святейшество, — тихо и сочувственно заметил кто-то у правого уха.

— Отвергать доводы знающих людей — несусветная глупость, — возразили у левого уха. Этот голос звучал резче, но оба они казались знакомыми. — Чума не разбирает, кто перед ней: великий понтифик или нищий.

Климент вскочил в ужасе, перекрестился, заозирался. Что это — бесы вселились в него? Или ангелы Господни снизошли к нему, грешному?

— Богачи уедут в загородные владения, а кто позаботится о бедноте? — продолжал внушать первый голос.

— О, да, бедняку в лачуге будет легче умирать при мысли, что в своем дворце сейчас кончается папа, — съязвил второй. — А уж как сам папа-то возрадуется!

Понтифик удивленно приподнял брови: кажется, невидимки обращались уже не к нему.

— Если он уедет, город охватит хаос!

— Хаос охватит его в любом случае, и ты это прекрасно знаешь!

— Между прочим, — в мягком голосе первого неожиданно прорезались ехидные интонации, — твое искушение бегством легко может быть истолковано как призыв к смирению, то есть к добродетели.

— Пф-ф! — насмешливо откликнулся второй, — а твои уговоры остаться не что иное, как соблазнение гордыней.

Такого викарий Христа и верховный первосвященник Вселенской церкви уже не смог выдержать.

— Замолчите, кем бы вы ни были! — закричал он, зажимая уши руками. — Изыдите! Пропадите!

— Он что, продолжает слышать нас? — насторожился второй.

— Вот черт… — ругнулся первый и все стихло.

С минуту папа стоял, втянув голову в плечи и боясь пошевелиться. Потом опустил руки, выпрямился и попытался разобраться, что с ним только что произошло.

Божественное ли откровение явилось ему или дьявольское наваждение — к счастью, свидетелей у него не было. Об авиньонском властителе и без того гуляет достаточно сплетен, еще слухов об одержимости не хватало! Кроме того, тут, возможно, и нет ничего сверхъестественного, всему виной переутомление или, допустим, несварение желудка. Климент одернул сутану, поправил пелерину, несколько раз глубоко вздохнул, собрался вернуться в кресло, чтобы продолжить размышлять о словах докторов — и замер в полуобороте: он понял, почему спорившие голоса показались ему знакомыми.

Тотчас же был призван слуга, получивший приказание разыскать во дворце двух человек.