— Так я же и объясняю вам, что…
— Не трудитесь. Я все понял. На вашем месте я и сам постарался бы быть максимально убедительным. Другого-то выхода у вас нет. И в иное время, я бы, возможно и направил вас для вдумчивого допроса специалистами, но…
— Так, направьте! Вам же это еще и зачтется!
— Поздно, Александр Михайлович. Поздно. Железная дорога немцами перерезана, а самолет для вас никто не даст. Отправлять же с вами специальную группу у меня нет ни возможности, ни желания. Да и другие обстоятельства этому мешают, увы.
— Так вы что же, считаете, что я все вру?
— Возможно, что и не все. Какие-то вещи вы могли слышать, что-то сами домыслили, а что-то и откровенно придумали. Все, работавшие с вами ранее оперативники отмечают ваш незаурядный талант и способности. Аналитических способностей за вами ранее не замечалось, так и необходимости у вас к этому не было. А, тут ситуация для вас критическая, вот и открылись некоторые, ранее не нужные, грани вашего таланта. Интересно, не сталкивался я раньше с такими людьми, тут все больше откровенно прямолинейные типажи попадаются.
Как-то он странно выражается. Несвойственно это для обычного опера. Хотя, кто его знает, много я ТОГДАШНИХ оперов видел? Учителя у нас были из СТАРЫХ еще волкодавов, так у них и уклон был больше в другую сторону. Боевики, не опера. И про таких зубров (а это, точно не заяц!) они нам не рассказывали.
— Вам бы ко мне раньше подойти, Александр Михайлович. Может, и сработались бы мы с вами, очень даже возможно, да…
— Но, гражданин капитан, я ж вам говорил, что…
— Не считайте меня глухим! Склерозом я тоже не страдаю еще. Идите. Я подумаю над вашим рассказом.
Конвоир вывел меня из кабинета, и мы отправились обратным путем — в камеру. Шагая по коридору, я еще и еще раз прокручивал в памяти нашу с капитаном беседу. Где я допустил ляп? Ведь до какого-то момента он меня слушал внимательно, а потом? Что же я сказал? Или чего я НЕ сказал?
Прошел еще день. Канонада, ранее звучавшая фоновым шумом, усилилась. Стекла в окнах стали дребезжать. Судя по поведению охраны, они это тоже слышали и это их не радовало. Еще день… звуки боя слышались уже совсем недалеко, а от капитана не было никаких вестей. Я снова попросился на допрос, охранник, молча, выслушал меня и ничего не ответил. Уже смеркалось, когда в коридоре затопали шаги нескольких человек. Ну, наконец-то, а я уж думал, забыли про меня совсем. Лязгнул засов.
— Манзырев?
— Александр Михайлович! 1890 года рождения. Статья…
— На выход! Вещей не брать!
А, какие у меня вещи, окромя ложки и шапки? Ложка за голенищем, шапка на голове. По узкой лестнице мы спустились во внутренний двор. Там, в углу двора, я увидел несколько знакомых лиц. «Крест», надо же! Я думал его еще на заводе убили, не видел я его в толпе уцелевших. А, вон еще одна знакомая рожа, еще один… так, здесь выходит всех уцелевших собрали, зачем? Неужто этап, куда? Раньше не могли что ли, тут уже чуть не уличные бои идут, еще по дороге завалят и все.
— Так, заключенные, внимание! В одну шеренгу становись!
Мы все вытянулись неровной шеренгой вдоль стены. Напротив нас стояла такая же редкая цепь охраны, почему-то с наганами в руках.
«Будут стрелять? Но, капитан же говорил мне…» Ну, вот уж хрен! Просто так я не сдохну! Рыкнув что-то нечленораздельное, я рванулся вперед, одновременно смещаясь слегка вбок, сбивая прицел…
— Огонь!