И тут его осенило: Юджин не дал бы такому случиться! Нет, он не отвел бы пулю, но не позволил бы глумиться над телом. Напротив, он сделал бы все, чтобы погибшего за свою землю бойца похоронили с почестями, с соблюдением всех положенных обрядов, а после помянули бы как следует, и поминали бы и впредь как героя. И от этого понимания на душе стало еще гаже. Захотелось напиться в дрова, до бесчувствия, чтобы ничего не видеть, не слышать, забыть обо всем, и в первую очередь о стоящем перед ним выборе. Ведь ничего еще не закончено, и этот проклятый шарик в рюкзаке — он как камень на распутье: направо пойдешь, налево пойдешь — все едино, часть себя надо оставить позади. Так что же выбрать? От какой части себя отказаться?
Ворота форта были распахнуты настежь. Рядом с ними под охраной автоматчиков сидела прямо на земле группа пленных, на глаз — человек двадцать. Многие из них были перевязаны. Можно было не сомневаться, что, как минимум, вдвое больше осталось лежать на поле. Было очевидно, эфиопы потерпели полный разгром. На земле что-то блеснуло. Серж нагнулся и подобрал почти новую винтовку Манлихера. С ней в руках и подошел к форту. У ворот стоял Юджин с незнакомым капитаном. Рядом с ними худощавый блондин (Серж вспомнил: там, в лесу он был с пулеметом) — методично обыскивал одного пленного за другим, доставая спрятанные ножи, компактные пистолеты и разное прочее, что не должно иметь уважающему себя военнопленному. Найденное оружие бросали в общую кучу на расстеленный на земле брезент.
Сергей подошел, опустил на брезент подобранную винтовку. На него обернулись.
— А, потеряшка! — ровно, без особых эмоций отозвался Юджин. — Иди в столовую, найдешь по запаху. Там тебя накормят. Барахло, если таскать неохота, можешь оставить вон, в форте у стены. Никто не тронет.
Серж скинул один рюкзак, другой, пристроил сверху автомат и, обернувшись на шум, увидел, как какой-то человек из группы пленных вскидывает руку с зажатым в ней маленьким пистолетиком, направляя ее на Юджина. Дальше он действовал на голых рефлексах. Правая рука пошла вверх вдоль бедра, одним слитным движением откидывая крышку кобуры и вынимая из нее пистолет. Потом, одновременно с небольшим доворотом корпуса, вытянулась в сторону того пленного, на автомате перекидывая флажок предохранителя. Ну а патрон в стволе был с самого начала. Грохнул выстрел. Грохнул как-то чересчур звучно, и лишь секунду спустя Серж сообразил, что это было два выстрела, прозвучавшие одновременно. И на груди эфиопа, решившего, что он самый быстрый стрелок, красовались две дырки от пуль. А в следующую секунду Сергей увидел, как Юджин убирает в кобуру «люгер».
— Хорошо стреляешь, — с уважением сказал повернувшийся к Сержу капитан. — Не хуже нашего начальника.
Эта оценка резанула и слух, и самолюбие. Он ведь всегда был лучшим, а сейчас оказался всего лишь «не хуже». И это, видимо, отразилось у него на лице, потому что капитан добавил:
— Ты не переживай, здесь многие хорошо стреляют. Что поделаешь — жизнь такая, фронтир. Порой, прямо как сейчас, от одного выстрела зависит, жить тебе дальше или помереть. Вот, к примеру, супруга у Евгения Михайловича — непревзойденный снайпер. Так насобачилась палить из своего допотопного «ли энфилда», что ее и с «барретом» мало кто одолеет. И, действительно, топай на кухню. Да и мы с Михалычем сейчас подтянемся. Жрать хочется — сил нет.
Сергей поставил свою «беретту» на предохранитель, убрал в кобуру и, уходя, бросил взгляд на пленных. Те, впечатленные не то судьбой неудачливого стрелка, не то стрелковыми умениями Юджина, шустро избавлялись от припрятанного оружия. Он повернулся и пошел, как рекомендовали, на запах.
В столовая, просторная комната с монументальным деревянным столом посередине, оказалась на втором этаже. Пожилая полноватая женщина, придремавшая у плиты, встрепенулась на звук шагов, подскочила, заулыбалась.
— Какой симпатичный мальчик! Проголодался? Садись за стол, сейчас накормлю. Только умойся сперва. Вон рукомойник, в углу.
В указанном углу нашелся старинного, «мойдодырового» образца умывальник и при нем странный, необычного вида кусочек мыла. Серж взял его, покрутил в руках.
— Это наше, — пояснила повариха, — в станице делают. Земляничное. Душистое — страсть.
Серж намылил руки, поднес к лицу, вдохнул аромат. Действительно, пахнуло свежей ягодой, выдернув откуда-то из детства полузабытые не то воспоминания, не то ощущения. Что-то очень теплое, доброе, душевное.
Он встряхнулся, прогоняя внезапное оцепенение, быстро сполоснул руки и лицо и сел за стол. Перед ним тут же была поставлена большущая тарелка, полная горячей каши с мясом. Запах еды был настолько одуряюще вкусным, что Серж буквально накинулся на еду, и не заметил, как в столовую вошли Юджин с капитаном.
— Ну наконец-то! — подхватилась повариха. — Сейчас, мальчики, сейчас, накормлю вас.
Во мгновение ока на столе появились тарелки, блюдо с тушеным мясом, множество разнообразных заедок, три хрустальные стопочки и графинчик со льда.
— Спасибо, баба Л
Женщина, попрощавшись, ушла, а начальники уселись за стол напротив Сергея, навалили себе в тарелки еды и некоторое время сосредоточенно работали ножами и вилками. Наконец, немного насытившись, капитан протянул руку ко графинчику. Снял хрустальную пробку, разлил себе, Юджину и вопросительно поглядел на Сергея. Тот, недолго думая, кивнул.
Капитан налил тягучую, густую жидкость в стопку, отчего она сразу покрылась снаружи тонким слоем мельчайших капелек воды. «Испотинка» — вспомнилось древнее слово.