Она стояла, положив руки на бедра, расставив ноги, похожая на девушку Джеймса Бонда семидесятых годов. Казалось, она сопротивляется белому ореолу, окутывавшему ее, скрывающему очертания ее тела.

— Теперь сделай шаг вперед. Повернись в три четверти. Вот так. Улыбнись. Понахальнее…

На светлых губах появилось требуемое выражение. Эта улыбка выдавала нечто прямое, острое, глубинное, какой-то забытый, унаследованный от предков настрой. Подобно зондам, погружающимся в недра Земли и находящим там карманы, наполненные еще трепещущими, первобытными жидкостями.

— Супер. Теперь повернись лицом. Чуть-чуть нагнись.

Хадижа повиновалась. Ее спина изогнулась. Это движение могло бы быть вульгарным, завлекающим, но в нем чувствовалась естественность, присущая всему существу Хадиджи, от улыбки до кончиков пальцев. Марк топтался на месте: ему хотелось пересечь площадку, схватить ее за руку и убежать вместе с ней. Надо спрятать это сокровище, пока еще не слишком поздно.

Прозвучал громкий щелчок аппарата, после него — свист вспышки, лотом треск перематываемой пленки. Щелчок. Свист. Треск… Трехчастный ритм. И в то же время — похоронный звон. Образ Венсана снова терзал его память. Он повернулся спиной к свету: на сей раз он чувствовал, что вот-вот взорвется. Или он расплачется, или его вывернет наизнанку. Или и то и другое.

— Хорошо. На сегодня хватит!

Марк стоял прислонившись к стене, все так же согнувшись пополам, когда вдруг ощутил сильный аромат, в котором мешались запахи сухих красок и сладких масел. Он повернулся: к нему приближалась Хадиджа. В комбинезоне из мерцающей сетки, одновременно нереальная и слишком настоящая.

— В списке возможных посетителей ты значился последним.

Она не выглядела удивленной, Марина предупредила ее.

— Что-то срочное? — продолжала она, упираясь руками в бедра.

— Я думал пригласить тебя на выходные.

— Это смело.

Он попытался улыбнуться, но смог только страдальчески сморщиться. Он видел, как вокруг плеч Хадиджи мелькают какие-то черные тени.

— Я… я просто хотел показать тебе одно место, которое очень люблю. Недалеко от Парижа.

— Когда?

— Сейчас.

— Час от часу не легче! Великий писатель похищает молодых девушек.

Насмешливая ирония перерастала в сарказм. Марк решил пойти по другому пути — по пути оскорбленной гордости.

— Слушай, — сказал он быстро, — я действую под влиянием импульса. Мне и так нелегко. Если не хочешь, пусть все остается как есть. Никаких проблем.