Я всегда считал, что нет печальнее зрелища, чем питейное заведение среди бела дня. Или чем женщины, хозяйничающие в оных. Представляю вам вдову Мальтез. В седые волосы неопределенного цвета вплетена толстая синяя лента. Ситцевое платье и ситцевое лицо, обретшее с годами суровость самого простого материала. Один глаз смотрит вниз, другой — надменно вверх. Голос исходит непосредственно из ног, будто уголь из жилы.

— Опять Видок. Погибель моему заведению!

Он обнимает ее.

— О-ох, я заплачу за все. Не беспокойся.

Она взмахом руки указывает нам на стол. Несколько минут спустя: графин с чем-то мутным, три оловянные миски и остатки телятины с отчетливыми следами зубов. И разумеется, ее недовольство, опутывающее нас, будто лианы в джунглях.

— Непременно надо сюда, — бормочет она. — Как будто нельзя улаживать свои делишки у Понмерси. Вечно мне клиентов отпугивает…

— Итак, Пулен! — Лапа Видока мертвой хваткой вцепляется в крошечное плечо собеседника. — Сколько лет, сколько зим, дружище! Какой ты, право, стал бледный. Выпей вина, это помогает.

В глубине помещения тонет в тени бильярдный стол с забытым на сукне кием. На стойке бара — низкая лохань с нюхательным табаком, блестящая от плевков. В углу одурманенный кот грызет крысиную кость.

— Вино неплохое, — одобрительно бормочет Видок. — Телятина, правда, жестковата. — Он извлекает изо рта кость. — Похоже, принадлежала самой хозяйке! Что ж, Пулен, ты, наверное, незнаком с господином по имени Кретьен Леблан?