– Велено срочно бежать на работу, – ответил Георгий, тупо глядя в стену. – И мне, и тебе. Сказали, что началась война… Какая война? С кем? Зачем?
Он хотел сказать еще что-то, но глянул на Веронику и осекся. Его непроизвольно поразил взгляд Вероники. В нем не было ни страха, ни смятения, ни вопроса, а были лишь холодные, застывшие льдинки. Георгий всегда любил эти льдинки в ее глазах, а сейчас вдруг почувствовал, что он их боится. Уж слишком они были отчетливы, а сама Вероника – слишком спокойна. Никакого женского смятения, никаких вскриков и охов, никаких вопросов и уточнений – один лишь лед в глазах.
– Ну, что зря сидеть и смотреть друг на друга? – сказала молодая женщина. – Пошли, коль зовут.
Глава 7
С началом войны работы прибавилось у всех, в том числе и у Георгия с Вероникой. Нужно было делать множество дел. Стране как никогда требовался уголь: для выплавки стали, для паровозов, едущих в сторону фронта и в обратном направлении, для прочих нужд. В то же время необходимо было готовиться к эвакуации и уничтожению шахт: враг стремительно наступал, и по всему выходило, что Донбасс скоро будет захвачен. Вдобавок на шахтах стало катастрофически не хватать рабочих рук: многие ушли на фронт, и ушедших надо было кем-то заменить, причем срочно. Было множество и других дел, таких же срочных, противоречивых и зачастую почти невыполнимых.
Георгию, как специалисту, дали бронь, а потому отправка на фронт ему не грозила. Как и прочие специалисты, он пропадал на работе днями и ночами, осунулся, утратил свой лоск и самоуверенность, стал мрачен и малоразговорчив. Вероника работала с ним и не меньше его, но вот что поразительно – она по-прежнему выглядела такой же, как и до войны. Она была спокойна и уверена в себе, все так же со вкусом одевалась, четко и быстро, словно автомат, выполняла секретарские обязанности… Правда, льдинки в ее глазах теперь присутствовали постоянно, и Георгий их порою замечал и удивлялся такой перемене в своей любимой женщине, но очень скоро об этом забывал.
В последнее время он вообще стал думать о Веронике гораздо реже, а все чаще – о себе. Как сложится его судьба в дальнейшем? Куда ему деваться, если Сталино и весь Донбасс будут захвачены? Этот страх, вероятно, заметила Вероника, и однажды она спросила Георгия:
– Боишься?
– Чего мне бояться? – попытался увильнуть от разговора Георгий.
– Вижу, боишься… – усмехнулась Вероника. – Наверно, думаешь: куда мне, бедному, деваться, если город будет захвачен? Ведь так?
– А ты, значит, ничего не боишься? – скривился Георгий.
– Речь сейчас не обо мне, а о тебе, – сказала Вероника.
– А что, мой страх так заметен? – Георгий попытался беспечно улыбнуться.
– Заметен, – сказала женщина. – И коль его вижу я, то его увидят и другие. А время сейчас военное…
– И что же?
– А то, что трусов война не любит. Она от них избавляется. Ты понимаешь, о чем я?
– Я не боюсь, – сказал Георгий. – Я стараюсь быть благоразумным. Я думаю о своей жизни. И о твоей, между прочим, тоже.
– Это правильно, – одобрила Вероника. – Сейчас самая пора об этом подумать. Завтра может быть поздно.
– Ты это о чем? – Георгий взглянул на свою любимую с недоумением. – У тебя есть какие-то предложения?
– Может быть, и есть, – уклончиво ответила Вероника. – Если, конечно, ты готов их выслушать…